Дань псам

Он озадаченно поднял глаза и удивился, увидев лицо юное, довольно пухлое (голос казался ему старческим, почти дребезжащим). Черные коротко обрезанные волосы блестели над плечами. Широко раскрытые глаза были темными, морщинки в уголках образовались не по возрасту рано. Домотканый шерстяной халат без пояса распахнулся, показывая льняную блузку с глубоким вырезом — он мог видеть и грудь, и выпирающий животик. Судя по размеру груди, она не была беременной — просто еще не избавилась от детской округлости.

Она встретила его взгляд стыдливой улыбкой, снова удивив. — Мы зовем тебя Пленником Ночи из уважения. Мы рассказываем о тебе всем приходящим. Благодаря этому тут нет краж, насилия и прочих бесчинств. Искупитель избрал тебя хранить детей своих.

— Неправда.

— Может быть.

— Я слышал, что паломники не испытывают бед у Великого Кургана.

— Теперь ты узнал, почему.

Сирдомин онемел. Он не понимал, что можно сказать на подобное. Это безумие. Это… несправедливо.

— Разве не Искупитель показал нам, — продолжала женщина, — груз наших бремен? Он показал, что мы должны принимать ответственность всей душой и стоять перед ней смело, открыто и доброжелательно.

— Я не знаю, что показал Искупитель. Кому бы то ни было. — Его тон был суровее, чем ему хотелось бы. — У меня достаточно своих тягот. Я не приму ваши… я не стану отвечать за твою безопасность, как и за прочих пилигримов. Это… это… «Не то, за чем я пришел!» Ему хотелось выкрикнуть это вслух. Однако он отвернулся и начал возвращаться к главному подходу.

Паломники разбегались с его пути, усугубляя гнев.

Через лагерь — глаза устремлены на тьму впереди, он желает снова оказаться в ее объятиях. В городе. Сырые серые стены, грязь на мостовых, дымная пещера таверны и круг жалких испитых лиц — да, назад в родной мир. Туда, где от него ничего не требуют, ничего не просят, ничего не ожидают сверх сидения за столом, вином и игрой, бесполезным состязанием.

На дорогу, в водоворот голосов бессмысленных духов. Сапоги стучат по камням.

«Проклятые дураки!»

* * *

Вдоль всего пути, ведущего ко рву Цитадели, лежат окровавленные тела. Что-то ужасное творится в северном небе. Тусклые полосы — словно сошедшая с ума радуга — расползаются, пожирая темноту. Что за боль повисла в спертом воздухе? Что рождается, сотрясая саму вселенную?

Эндест Силан, простой служка Храма Матери Тьмы, шатался, огибал тела, перешагивал кровавые лужи, спеша к Внешним Вратам. С их острой арки он сможет увидеть город — крыши, подобные зубьям бесчисленных механизмов, машин, движущих небесами и всем творением. Таков был Харкенас, Первенец всех городов. Но небеса изменились. Совершенная машина сущего сломалась — взгляните в небо!

Город дрожал, крыши перекосились. Завыл ветер, глас множества огненных бурь. Все озарилось пламенниками молний.

«Покинуты. Мы покинуты!»

Он дошел до врат, прислонился к опоре и вцепился в лицо, пытаясь очиститься от слез. Верховная Жрица, жестокая поэтесса, визжала в нефе Храма, визжала словно женщина, которую насилуют. Остальные — все женщины — одинаково извивались на мраморном полу, содрогаясь в лежачем танце мрачной чувственности. Жрецы и служки — мужчины пытались успокоить судорожные движения, заглушить крики, рвущиеся из воспаленных глоток, бормоча бесполезные утешения… а потом один за другим начали отходить, как будто плиты пола стали скользкими. Женщины скользили в так называемом Нектаре Экстаза — нет, ни один мужчина уже не мог видеть происходящее иначе, отрицать истину.

Они сбежали. Их терзал ужас — но разве не примешивалась к нему зависть?

Началась гражданская война, воспламенив все подобно небесным бурям. Семьи распадались повсюду — от Цитадели до скромных домов и общин. Кровь Анди залила Харкенас, и спасаться было некуда.

За ворота. Когда отчаяние уже душило Эндеста Силана, он увидел ЕГО приближение. Из нижней части города. Его руки покрыты черной блестящей чешуей, его обнаженная грудь защищена природной броней. Кровь Тиам бушует в венах, даря жизнь и соединяясь с магией хаоса; глаза сверкают яростной волей…

Эндест пал на колени перед Аномандером: — Владыка! Мир рушится!

— Встать, священник, — отвечал тот. — Мир не падет. Ты мне нужен. Идем.

Он прошел мимо, и Эндест обнаружил, что вскочил на ноги, ибо воля Лорда Аномандера ухватилась за сердце железной перчаткой, потащив его вслед за воителем.

Он провел рукой по глазам. — Владыка, куда мы идем?

— Храм.

— Нельзя! Они сошли с ума… женщины… Они…

— Я знаю, что поразило их.

— Верховная Жрица…

— Мне не интересна. — Аномандер помедлил, оглянувшись. — Назови свое имя.

— Эндест Силан, аколит третьей ступени. Владыка, умоляю…

Но воитель уже шагал, заставив Силана замолчать одним движением когтистой, чешуйчатой руки.

— Преступление сего дня, Эндест Силан, лежит на самой Матери Тьме.

Именно в этот миг юный служка понял, что замыслил Лорд. О да, Аномандер нуждается в нем. Его душа — «прости меня Мать!» — откроет путь, поведет владыку по Незримой Дороге.

И он предстанет перед ней, да. Высокий и суровый. Сын, ничего не боящийся. Ни ее, ни своего гнева. Буря… о, буря только начинается.