Данэя (СИ)

И всё же не хватало – ещё не хватало, хоть и не сравнимо с тем, что раньше. Но сколько Они больше не бились, дефицит оставался.

И опять пришла догадка, мелькнула мысль – но она была такой страшной, что Он тут же попытался отогнать её. Но не успел – потому что Мама сама произнесла то, что Он пытался скрыть от себя:

– Анабиоз!

– Нет!

– Да! Другого выхода нет. Ты же знаешь. Давай считать.

Она и Дети будут находиться в анабиозе, Он останется один на бессменной вахте. Снизится расход продовольствия, что давало дополнительно ощутимую массу, которая пойдет в аннигилятор, снизятся и затраты энергии на жизнеобеспечение: расход её в анабиокамерах невелик.

Но сразу и так не сошлось. Если только Он осуществит разгон с максимальным ускорением, которое способен перенести...

Сходится! Почти на пределе – с ничтожнейшим запасом на непредвиденное.

Они устали невероятно.

Итак, выход один – анабиоз! Само это слово внушало страх. Когда оно произносилось, вслух или мысленно, вставало перед Ним лицо одного из немногочисленных близких Его друзей, талантливейшего астрофизика, надеявшегося с помощью анабиоза дождаться ушедшего в Дальний космос киборга, не теряя напрасно годы своей жизни, чтобы их хватило на завершение начатой им интереснейшей работы. И не проснулся – не вышел из анабиоза, когда вернулся киборг, подтвердивший все его предположения. Работу пытались завершить его ученики, ни один из которых не был ему равен.

– Но другого выхода нет, Отец. Ты это знаешь. И я тоже.

– Давай ещё подумаем!

– Бесполезно. Только это.

И хоть все в Нем продолжало сопротивляться, Он уже знал, что Это неминуемо и что даже отложить надолго Они тоже не могут.

Они так и не сомкнули глаз. “Утром”, за завтраком оба молчали.

Поговорили с Сыном; потом, втроем, с Дочерью. О возможных последствиях говорить Детям не стали – те доверчиво соглашались со всем: привыкли во всем Им верить. Подготовка и опробование анабиокамеры на животных не отняло и 24 часов.

Последний общий ужин. На прощание Он много играл Им на оркестрионе. Они приготовились к долгой разлуке. Один Малыш ничего ещё не понимал: спокойно сосал грудь Мамы, улыбался Им.

Его первого поместили в камеру, ввели в состояние анабиоза. Усыпили Дочь. Затем Сына, который, обняв Их перед тем, как лечь, широко улыбнулся и сказал:

– Ну, до встречи!

Он и Мама остались одни. Незабываемые последние часы, Её слова и последнее тепло физической близости, которой Она старалась облегчить Ему предстоящую разлуку.

... И вот Он совсем один.

Но тогда, в самом начале, Ему было некогда грустить. Забравшись в камеру гиперпереноса и погрузившись в стимулирующий раствор, Он вел торможение, а после – разгон Экспресса в сторону Солнца. Раствор давал возможность переносить большие перегрузки, – Он максимально форсировал тягу. И лишь когда чувствовал, что уже совсем невмоготу, делал короткий перерыв. Затем снова лез в камеру и погружался в раствор, опять форсировал тягу, наращивал ускорение, пока перегрузка не достигала предела, за который выйти Он уже не мог.

Нетерпение владело Им: чем больше ускорение, тем быстрей будет достигнута максимальна скорость, – тем скорей Он долетит. Тем раньше закончится разлука с Ними!

В чреве аннигилятора, в двух километрах от экипажной части, исчезало всё, что тащили к приемному люку транспортера роботы, которых самих ждало то же уже в конце разгона.

Набирая чудовищную скорость, звездолет летел к Солнцу.

37

Он только что вернулся со свидания с Ними. Начал было что-то играть, но вскоре задумался, опустил скрипку.

Лал появился, возник в Нем, спросил:

– Что дальше?

– Уже всё. Разогнал и лечу. Играю на скрипке и говорю с Тобой. Хожу к Ним.

– Ты думаешь о Будущем?

– Мало пока.

– Пора.

– Наверно, Ты прав.

– Помнишь, что предстоит тебе на Земле?

– Помню: всё, что Ты сказал.

– Одного этого будет недостаточно. Думаешь ты о том, что многое окажется очень сложным?

– А разве нам было просто отстаивать теорию гиперструктур?

– Верно! Но тебе зададут и вопросы, оставшиеся не решенными мной.

– Пусть! Я буду, наверняка, не один: со мной пойдут те, кто воспримет как долгожданные Твои идеи. Они помогут развить и осуществить их. Таких будет всё больше.

– Ты полон веры.

– Ты перед смертью сказал: “Дан! Не забудь!” И я не забыл.

– Я знаю.

– Мы вышли на Контакт. Я не хочу, чтобы Те увидели в нас зверей.

– Меня беспокоит, сумеешь ли ты ответить на самый трудный вопрос, который тебе обязательно зададут?

– Какой?

– Что делать с не способными к интеллектуальному труду?

– Дать возможность выполнять посильную для них работу. Не унижающую их человеческое достоинство. И не дающую сводить их на уровень домашних животных.

– А для тех, кто уже стал неполноценными?

– Обучить их различным видам несложного труда.

– А не станут они сопротивляться этому? Как бы то ни было, они привыкли к своему образу жизни. Ты помнишь: доноры ни разу не поверили тем, кто пытался сказать им правду об их участи. Они ведут беззаботную жизнь и гордятся своим великолепным здоровьем. А гурии – своей красотой и профессиональным умением.

– Не просто.

– Не просто.

– И не всё сразу, наверно, получится.