Даниил Андреев

Благодаря протекции Чуковского появилась надежда на литературный заработок: обещано редактирование перевода для Издательства иностранной литературы. Но Даниил Андреев поглощен «Розой Мира». «Пока эта (или подобная) работа еще не отняла у меня досуга, спешу использовать его на работу для души; но это – нечто до того нескончаемое, что даже привставая на цыпочки, не вижу вдали ничего, кроме уступообразного нагромождения глав»⁶⁹⁰, – сообщает он Ракову. О том же пишет и двоюродному брату: «О Владимирском периоде я не жалею. Он дал мне столько, сколько я, суетясь в Москве, не получил бы и за 30 лет, но беда в том, что я принадлежу к тому сорту людей, которые, приобретя что-нибудь ценное, жаждут придать этому подходящую форму и поделиться с другими. Вот теперь и стоит передо мной задача – выполнить это при минимуме благоприятных внешних условий»⁶⁹¹.

«Сухое, выточенное лицо аскета, седеющие волосы, трагический взгляд. Читал стихи глухим, слегка надтреснутым голосом, но он был полон жизни, энергии. Речь Андреева была одним сплошным монологом пророка»⁶⁹² – таким запомнился поэт двадцатилетнему Алексею Смирнову, видевшему его не только читающим стихи, но и босым, убирающим листья в осеннем саду, идущим в лес в обвисшем плаще-реглане и с зонтом-тростью.

6 октября Андреевы поехали на Новодевичье. Коваленский добился разрешения на перезахоронение жены, привез из Потьмы прах Шурочки, и урну опустили в могилу ее родителей. Горькая церемония, известие о безнадежном состоянии Александра Доброва в инвалидном доме, не только о поездке к которому не могло быть и речи, но и о сколько-нибудь существенной помощи, встреча с молчаливым, болезненно задыхающимся Коваленским – все рвало душу.

В середине октября они перебрались в Москву. Сразу после этого Алла Александровна заболела и неделю пролежала с бронхитом.

5. Ащеулов переулок

С ноября они поселились в Ащеуловом переулке. Борис Чуков так описывал «местообиталище» Андреевых в доме 14/1: «Темный, неосвещенный двор в лабиринте сретенских трущоб, заваленный снежными сугробами. По краям сараи и двухэтажные развалюхи. Узкая, обледенелая тропинка приводит к перекошенной, резко хлопающей на сильной пружине двери. Темная, очень крутая, с резкими поворотами лестница. За узенькой площадкой крошечная комнатка с низким потолком»⁶⁹³.

Квартира, снятая в домишке, каких еще много оставалось в старых московских переулках, была тесной, но удобной – комнатка и кухня с втиснутой в нее ванной, газ, телефон. Стоила она дорого. «Долго вытянуть мы это не сможем, – писал Андреев Пантелееву. – Поэтому у нас созревает решимость – уехать на 1 ½ —2 месяца в Кишинев: там дешевле, теплее (жена все время хворает, ей противопоказаны холод и сырость) и спокойнее»⁶⁹⁴.

Здесь начавшейся зимой по вечерам он выходил, чтобы, не привлекая внимания, прогуляться босым. Эти прогулки вливали в него, как он уверял, новые силы. Но большую часть дня приходилось работать полулежа.

Ноябрь и начало декабря продолжались хлопоты. Чтобы восстановить пенсию инвалида Великой Отечественной войны, пришлось пройти ВТЭК. 22 ноября Андреева признали инвалидом второй группы по причине, «не связанной с пребыванием на фронте», и дали пенсию – 347 рублей. Но только комната стоила 900. И у них не было ничего: «ни стула, ни стола, ни кофейника или сковородки – все чужое, временное»⁶⁹⁵

. Они написали заявление в КГБ в связи с ничтожной суммой компенсации за конфискованное имущество. «Наиболее ценной частью нашего имущества была библиотека, состоявшая примерно из 2000 томов», – писали Андреевы, обращая внимание на то, что в официальных описях «отсутствует множество книг, представляющих наибольшую ценность».

Благодаря Чуковскому Андреев получил работу – перевод книги рассказов японской писательницы Фумико Хаяси. «Мне вручается приблизительный, не вполне подстрочный перевод рассказов одного японского писателя, а я должен придать этому переводу художественность. Задача не из легких, т. к. японский язык очень своеобразен: совершенно не схожий с нашим синтаксис, конструкция фраз, ассоциации, идиомы, – короче говоря, не вполне уверен, что смогу одолеть к 1 июля 20 печатных листов»⁶⁹⁶, – делился он с Пантелеевым. Подстрочным переводом занялся Зея Рахим. Работа шла со скрипом. Зея переводил косноязычно, упрощенно. Но его, твердившего о собственных талантах, издательству рекомендовал он сам, и отступление исключалось. Работа, привычная для литераторов-поденщиков, легко изготавливавших из подстрочников приемлемые тексты, для Андреева оказалась сложной. Да и не мог он, отложив «Розу Мира», день и ночь сидеть над рассказами Фумико Хаяси.

С изданием стихотворений не сумел помочь и Чуковский. Как передает Алексей Смирнов, Корней Иванович будто бы говорил, что для напечатания стихов нужно «два ваших подлинных стихотворения, а два – подленьких». На что Андреев отвечал: «А подленьких у меня нет»⁶⁹⁷.