Даниил Галицкий. Первый русский король

Потянулись трудные дни ожидания беды. Хуже нет ждать да догонять, но вдвойне трудно ждать дурных новостей, каждый всадник у стен города казался плохим вестником. Еще хуже становилось ночью, тогда любой стук или звук заставлял вскакивать, накидывая плат на голову, выбегать и подолгу всматриваться в темноту, пугливо прислушиваясь…

И все равно, как ни были готовы к плохому, а сообщение об осаде Киева в ноябре застало врасплох. Где князь? Что теперь делать, сразу ли бежать к уграм или подождать? Шли день за днем, а ни из Киева, ни от Даниила новостей не было. Сердце Анны изболелось. Она написала свекрови в обитель, чтоб тоже собиралась бежать с ними, но старшая Анна отклонила предложение, только, как и Даниил, просила сберечь детей. И княгиня решилась! Если муж вернется, то сумеет разыскать их, велика земля, но не настолько, чтоб потеряться вовсе.

Только отправились не к уграм, а к ляхам, там родственники оставались и по отцу, и среди половцев от матери. Уже в пути их застала весть о падении Киева. Город сопротивлялся сколько мог, так и не дождавшись ни от кого помощи. И именно это – что Даниил не привел помощь киевлянам – подкосило Анну сильнее всего. Неужели в живых нет?! Будь княгиня одна, давно слегла бы, но вокруг нее дети. Самый старший, Иракл, умер, Лев с отцом, остальные младшие. Она не имела права погибать или просто опускать руки, она должна спасти детей! Анна старалась гнать от себя вторую половину страшной мысли, о том, что мужа нет в живых.

Но сначала женщина отправилась во Владимир-Волынский к брату и единомышленнику Даниила Васильку Романовичу.

Увидев перед собой измученную неизвестностью и страшными мыслями женщину, князь бросился успокаивать:

– Анна, жив он, жив! Только, видно, с Белой договориться не получается, угры, видно, много требуют.

– Да какой договор, татары половину Руси разорили! Чего ему приспичило Льва женить-то?! Другого времени не найдет?! Семью бросил, город бросил, всех бросил…

– И ты не понимаешь, – вздохнул Василько. – Да не ради свадьбы Данила туда поехал, ему Констанция не нужна, а вот конница угорская и половецкая как глоток воздуха необходима! Не справиться самим без помощи, не отстоять Руси. Должен же Бела понять, что разобьют нас, за них примутся!

– Даниил о том говорил… Страшно, Василько, что будет?

– Страшно. Если Киев падет, то дальше татарам удержу совсем не будет. Наши крепости слишком малы, чтобы обороняться, покатят сплошным валом через Карпаты. Гора их не удержит.

– Киев падет. Данила говорил, что там стены крепостные прохудились так, что пороков не выдержат. Куда деваться? Есть ли на земле место, где жить спокойно можно?

– Из Холма зря уехала, там крепость каменная, – сказал просто, чтобы что-нибудь сказать. Понимал, что никакая маленькая каменная крепость не выдержит, пороками разобьют. Это и Анна понимала тоже, потому не ответила.

И такой беспросветной показалась жизнь, что на глаза невольно навернулись слезы. За двадцать два прожитых с князем года и одного спокойного не набралось. Она привыкла провожать мужа в походы, Даниил без конца воевал и воевал, ран на теле не сосчитать. Господь миловал от тяжелых, но от этого не становилось легче. Всякий раз подолгу плакала, разве можно привыкнуть к вот этому ожиданию беды и беспокойству за близкого человека? Но теперь оно было другим, раньше она верила, что место, где можно переждать любую беду, всегда найдется, теперь оказалось, что нет. Не было такого города, чтобы можно было спрятаться и спрятать детей. А сыновья Роман и Шварн, совсем еще мальчишки, тоненькие, словно молоденькие березки, которые еще и ветер клонит, за свои маленькие мечи хватались, в бой рвались. Старшая дочь Переяслава губы кривила на неразумных мальчишек, а матери за нее еще страшней. Скоро заневестится, не приведи господи вражине попасться! И о маленьких Устинье и Мстиславе, и о Сонюшке-крошке сердце болело. А более всего о муже Данииле, Анна понимала, что будет он жив, защитит всех, а если нет, то и остальным спастись трудно.

Из-за тяжких дум все чаще держалась княгиня за левый бок под грудью, все темнее становились круги под глазами, все больше морщинок пересекало чистый доселе лоб, а прекрасные глаза выцветали от слез, пролитых в подушку.

Во Владимире-Волынском было тем более тяжело, что у жены Василька княгини Добравы погибли все – отец Юрий Всеволодович, мать Аграфена, братья… да как погибли! Все страшной смертью, отцу, сказывали, проклятые голову отрубили и на копье нанизали, так и похоронили князя без головы. Старшие братья в бою на Сити полегли, а мать и младшие вместе с остальными владимирцами в соборе сгорели! Вот уж кто все слезоньки выплакал…

Василько решил, что бесконечных женских слез он не вынесет, а потому поторопился увести обе семьи подальше к ляхам, спрятать, чтобы пересидели.