Даниил Галицкий

— Князь Данило двинулся на нас, гонит… Я думал… думал… собрать свое войско…

Фильний оборвал его:

— Где собрать? Ты мчишься как ветер. Вояки! — с презрением рявкнул Фильний и плюнул в сторону. — Собирай всех, и немедля на русских пойдем. Где их табор?

— Там, за лесом, — испуганно показал в сторону Днестра Стефан. — Опасно сейчас ехать, подождать бы до утра…

Фильний рассвирепел:

— Ты, Стефан, труслив как заяц! Я королю скажу, как ты воюешь! Я меч отберу у тебя! Русских испугался? Поворачивай назад! Догонять Даниила!

В лагере русских не спали. Дмитрий, Демьян, Мирослав, Микула и Кирилл вышли из княжеского шатра и пошли к войску.

Теодосий ходил от одного костра к другому, разыскивая Твердохлеба.

— Эй, добрый молодец! — послышался голос Твердохлеба. — Кого ищешь?

— Да тебя разыскиваю. Куда ты спрятался? — откликнулся Теодосий. — Али ты, как медведь, В берлогу залез?

Теодосий увидел Твердохлеба у костра в ямке, за пригорком. Можно было подумать, Что Твердохлеб собирается зимовать тут — вскопал мечом землю, выгреб ее и, наложив веток, сделал себе ложе.

— Да ты как дома! — улыбнулся Теодосий.

— А я всюду дома. Там, где свои люди, там и дом мой.

Твердохлеб пригласил Теодосия садиться.

— Иные, смотри, боятся силу затратить и лежат прямо на земле, а я и гостя могу посадить, — суетился Твердохлеб.

Он сделал углубление, и получилась земляная скамейка, можно было сесть и ноги протянуть. Твердохлеб не любил сидеть без дела и сына своего приучал к труду. «Работать будешь — никогда не устанешь», — часто говорил Твердохлеб.

Теодосий уселся и Крякнул от удовольствия.

— Эх! Хорошо у тебя здесь, уютно, вот только жены твоей нет, а ёжели бы и Ольга была здесь, я подумал бы, что к тебе в хату пришел.

— Садись уж, садись, воин! — сказал Твердохлеб. — Сказывают, взял тебя князь от боярина Дмитрия?

— Взял. Теперь я у него в десятке, охраняем его.

— Данило не прогадал, ты бесстрашный. Не хотел бы я с тобой в бою встретиться, — засмеялся Твердохлеб.

— А мне, Твердохлеб, о тебе говорили, что ты в бою от врагов отмахивался как от мух. Рука у тебя тяжелая, как зацепишь — голова с плеч долой… Пришел вот к тебе… Кто знает, может, скоро и не увидимся. В дождь в лесу не укроешься, в бою от стрел да мечей не убережешься.

Теодосий говорил без умолку. Твердохлеб обрадовался другу, велел сыну нести похлебку, попотчевать гостя.

Взяв видавшую виды торбу, Твердохлеб вынул из нее краюху хлеба.

— Вот малость хлеба да горячей похлебки сын принесет сейчас.

— Чудной ты человек, Твердохлеб. Я к тебе погуторить пришел, слово хорошее услышать, а ты начал суетиться. У меня и хлеб есть, — Теодосий вынул из кармана свой кусок, — и ужинал я уже у себя в десятке. Ешьте сами. Ты сына лучше корми — молод он, ему больше надо. Я, Твердохлеб, можно сказать, из-за него пришел к тебе. Хочу поглядеть на парня, Счастливец ты — и дочь у тебя, и сын, а я как дерево в лесу: ветер клонит во все стороны, а прислониться не к кому. Гляну я на твоего сына… — Теодосий умолк.

Твердохлеб сочувственно смотрел на него, положив руку ему на плечо.

— Не тоскуй, Теодосий, прогоним Фильния из Галича, вернемся домой и женим тебя. Живет там по соседству со мной вдовица одна, славная женщина, — намекнул Твердохлеб на свою соседку, к которой захаживал Теодосий.

— От тебя никак не спрячешься, глаз у тебя, как у орла, — все видит, — понял Теодосий намек Твердохлеба.

Подошел Лелюк. Костер разгорелся, и в отблеске огня вырисовалась крепкая фигура юноши. Плотный, приземистый, он был похож на отца и длинным носом, и взглядом темно-карих глаз. Усы у него едва обозначились легким пушком. Лелюк проворно приготовил еду.

— Отведай, Теодосий, хорошо ли сварил похлебку, — пригласил он гостя.

Они втроем начали ужинать.

— Спать сегодня не придется, — промолвил Теодосий. — Данило сказал, чтоб не смыкали глаз. Придется, видать, ночью Фильния потревожить, чтобы не помышлял гнаться за нами.

— Может, и не посмеет он сюда нос сунуть, может, и Данило подождет до утра, но отдыхать все едино не следует: сегодня ляжешь, а завтра не встанешь, — прошептал Твердохлеб. Помолчал, а потом добавил: — Угорский король, думаю я, дурак, что на нас прет. Негоже в чужой дом заглядывать. Ну, может, и выгонишь хозяина, а потом возвратится он с рогатиной и заколет непрошеного гостя. Били уж мы короля сего, а он не покаялся. Злость у меня на угорского короля да на его воевод — гонят сюда воинов своих, а чего тем воинам здесь надобно? Они такие же простые люди, как и мы. Не сами идут, гонят их бояре. Много я горя изведал от наших бояр, все жилы они вытянули, а тут еще и венгерские бароны лезут. А я врагов бью и бить буду, да токмо не за боярина нашего бью, а за себя, за таких, как я, за землю нашу. С деда-прадеда она наша, а они лезут… Ну, почему бы не жить соседям в согласии?

За похлебкой и Теодосий вставил свое слово:

— Мудро молвишь, Твердохлеб. Короли да бояре! Вся беда от них. А вот боярин Владислав да боярин Судислав этим королям помогают.

— Мыслят они, что простой люд ничего не разумеет, а мы все видим, — задумчиво сказал Твердохлеб.

Теодосий кивнул головой.