Даниил Кайгородов

— Не веришь? — Даниил поднялся со скамейки и, взяв ее за руку, пристально посмотрел в лицо. — Нет у меня жены. Это я просто так сказал, — вырвалось у него с беспечной улыбкой. — Хорошо мне с тобой, посидим еще немножко.

— Разве этим шутят? — серьезно сказала Фрося.

Гармонь на окраине замолкла. Показались звезды.

Где-то в горах прокричал дикий козел, и снова все стихло. Один за другим гасли огни. Потухли они и в комнатах Усольцевых. Село спало. Лишь только двое молодых людей вели свои бесконечные разговоры, им казалось обоим, что они были в долгой разлуке друг с другом и вновь встретились в эту осеннюю ночь.

Рано утром Даниила разбудил Сысоич.

— Думаю вернуться на завод. Вот тебе наказ: пока не выпал снег, съезди в тайгу на разведку камня, забей несколько шурфов и обо всем мне напиши. Жить пока будешь у Автомона. Я с ним договорился. Хотя он и пошаперился маленько, дескать, ты мирской, к тому еще молодой, а дочь на выданье, соседи, мол, осудят, — но все же уломал. С весны будем строить контору на Бакале, туда и переедешь. Буровой инструмент пошлю с завода. Давай принимайся с богом. Не обессудь, если обидел чем. Забот много, — как бы оправдывая себя, произнес он мягче и, наклонившись к уху молодого штейгера, прошептал:

— Найдешь богатую руду, волю тебе выхлопочу. Своему слову я хозяин завсегда. Прощевай.

Старик вышел. Оставшись один, Даниил долго сидел у окна в тяжелом раздумье.

«Крепостной штейгер. Человек, которого можно купить и продать. Как жить дальше? Что предпринять?» — эти вопросы долго волновали Даниила. Ничего не решив, он оделся и пошел разыскивать Автомона.

— Данко! — навстречу Кайгородову торопливо шел худой, оборванный человек.

Приглядевшись к нему внимательнее, Даниил радостно воскликнул:

— Артемка!

— Ишь ты, — довольный парень с ухмылкой протянул ему руку. — Я думал, признавать нашего брата не будешь. Хоша и ученый, а, стало быть, не забыл, как в казарме вшей кормили, теперь, поди, к немецкому кафтану они не пристанут, — оглядывая одежду Кайгородова, продолжал ухмыляться Артемка.

— Давай рассказывай, кто из наших на руднике? — спросил его живо Даниил.

— Мало. Кто в забое погиб, кто в бегах, только трое выдюжили: Варфоломейко, Оська да я. Да и теперь — день сыты, два голодны.

Даниил знал Артема, когда тот еще гонял «собаку» — тачку с рудой на пожоги. Спали на одних нарах, работали в одной четверке. Оба не раз были пороты нещадно.

— Ты что, в забое сейчас работаешь? — спросил Даниил.

— В самой мокроте, — ответил Артемка, — на Тяжелом руднике.

Об этом руднике Кайгородов слышал в Юрюзани. Мощные пласты железняка шли неглубоко, но их разработка была не из легких, на ее добычу рудокопы шли неохотно. Посылали туда неугодных надзирателю людей. К их разряду и принадлежал Артемка. Изнурительная работа на тяжелом камне, который приходилось добывать, стоя по колено в холодной почвенной воде, подорвала силы когда-то здорового парня.

Чувство жалости охватило Даниила, он сказал:

— Вот что, Артем, на днях я отправлюсь в тайгу на разведку руды, поедешь со мной?

— Отчего ж, поеду, — охотно согласился тот и, повертев носком изношенного лаптя, спросил: — Автомон отпустит?

— Я с ним договорюсь. Скажи Варфоломейке и Оське, ежели они согласны поехать, возьму с собой. Плата будет не меньше, чем на Тяжелом. Обуты, одеты будете. Потолкуйте.

— Да о чем толковать-то, — лицо Артемки повеселело. — Ребята с охотой поедут. Нам что — хоть в тайгу, хоть к Пугачу, все едино.

Даниил с опаской посмотрел по сторонам.

— Не болтай пустое, — сказал он сердито парню.

— А что я худого сказал? — насупив белесые брови, ответил Артемка. — У нас на Тяжелом только и говорят о Пугаче. Да и на заводах ребята начинают шуметь.

— Пускай шумят, а нам с тобой в тайгу собираться надо. Понял?

— Отчего не понять, понял, только зазнавак мы не любим, — кольнул своего бывшего друга Артемка.

В ответ Даниил произнес примирительно:

— Ты, Артем, не обижайся, а с Тяжелого тебя и ребят выручу. Завтра приходите к Автомону.

Простившись с парнем, Кайгородов зашагал к забоям.

ГЛАВА 23

Как только захлопнулась за Даниилом дверь и замерли его шаги, Серафима вяло подошла к накрытому столу и, опершись руками, постояла в раздумье, машинально налила малиновки.

Она медленными глотками выпила вино и со стуком поставила стакан на стол. Посмотрела долгим взглядом на портрет Мясникова и нетвердым шагом подошла к нему.

— Ну, Иван Семенович, все ты дал мне, а счастья нет. Сердцу тошно. Одинокая, никому не нужная. Ни любимого, ни детей… Как мне жить-то теперь, для кого? Больше надеяться не на что. Годы-то уже прошли… — Серафима поникла головой, вся ее фигура выражала скорбь. — Где найду покой. За что такая мука?

Тяжело вздохнув, женщина вернулась к столу. Подперев щеку рукой, безотчетно водила вилкой по скатерти. Взгляд ее упал на графин. Наполнив стаканчик, выпила залпом. Провела рукой по волосам и, точно обращаясь к кому-то, воскликнула страстно:

— Эх! приняла бы великую муку, только бы быть с Данилушкой вместе…

Серафима, казалось, задыхалась.