Данные достоверны

— У одного бедолаги сменял, да промашку дал. Враз немцы шлепнут, А за что? Я человек тихий, сапожник. Меня за тихость и посадили. Мне бы своим делом заниматься, а тут, вишь, выбрали артель возглавить. Не сумел отказаться, кто-то денежки пропил, а мне — небо в крупную клеточку...

— Отсидел или так?

— Так... Немцы и выпустили...

У той же свинарки Каплун осведомился, не знает ли она здесь, в Бучатине, Лагуна?

Полагая, что такому типу нужен не Адам Лагун, известный как коммунист, а другой Лагун — пьяница и лентяй, уже продавшийся немцам, свинарка указала Каплуну на избу полицая.

Ничего не подозревавший Каплун, явившись к этому Лагуну и увидев, что перед ним светловолосый и вроде бы длинноносый человек, выложил полицаю все начистоту. Рассказал, кто он, от кого пришел и зачем.

Немцев в колхозе, на счастье, в то утро не было.

Перепуганный полицай, не успевший получить оружия, совсем очумел, услышав о каких-то партизанах, о необходимости пристроить незнакомца.

Сунувшись туда-сюда, он в отчаянии кинулся к тому самому Лагуну, какой нужен был Каплуну:

— Адам! По секрету... К тебе, наверно, пришли... Трое! Один капитан... Адам! Он обознался... Ты про меня плохо не думай... Сейчас я тебя выручу, завтра, коли красные вернутся, ты меня...

Адам Лагун был человеком твердым и решительным. Он взял полицая за грудь, встряхнул:

— Слушай, сволочь! Иди от меня к чертовой матери! Мне все равно погибать, но ты знай, паскуда, что торговаться с тобой никто не будет, понял? А на каждой нашей могиле тысячи таких, как мы, вырастут, и вам, сволочам, все равно конец придет, потому что нас много, весь народ!.. На пушку меня берешь? Крови тебе захотелось?! Ну, иди, продай! Может, тебе фрицы за мою голову барахлишка дадут. Подштанники старые выдадут, гнида!

Полицай совершенно обалдел:

— Да за что ж ты меня так? Да я ж не виноват... Не

[54]

стрелял никого... Что ты, Адам? Брат! Что ты?.. Ко мне правда капитан пришел... Вот и оружие его. Я из стога взял, где он спрятал. Возьми. Я — никому... И капитана я устрою, богом клянусь!

Адам Лагун понял, что его однофамилец не врет, а просто очумел, и довел разговор до конца:

— Не суй мне пистолет. Мы таких сволочей, как ты, нашей правдой одной — и то убьем... А если к тебе верно капитан пришел — ступай, устрой его. И помни — головой ответишь, паразит, если продашь!

Полицай ушел на гнущихся ногах. Вернулся к Каплуну, спросил, за кого его выдать, запряг лошадь и потрусил к солтысу.

А Адам Лагун немедленно побежал в свинарник, куда опять ушел капитан Каплун.

Незнакомца Лагун нашел на кухне свинарника. Чернобородый человек с карими выпуклыми глазами и толстым коротким носом сидел на корточках возле печки и доставал из золы печеную картошку. Рядом с ним сидели двое таких же оборванных...

Адам Лагун узнал Каплуна по полушубку.

Полагая, что здесь все свои, Адам Лагун с порога рявкнул:

— Кто из вас капитан?!

Чернобородый, мигнув, поднялся с корточек, приблизился к Лагуну и больно наступил ему на ногу.

Это окончательно разъярило Адама Лагуна, и без того негодовавшего на неосторожного капитана, который выложил свои карты полицаю.

— Ты чего мне ноги давишь?! Боишься? Ты бы себя боялся! Открыл тайну предателю, полицейскому, моему однофамильцу, и себя и меня погубил, а теперь на ноги наступаешь?

— Выйдем, — оглядываясь, сказал Каплун. — Выйдем.

Он был потрясен — это бросалось в глаза, но все же теснил Адама Лагуна к двери.

На улице Каплун быстро сказал:

— Я промахнулся, прости!.. Но и эти двое, в кухне, не мои. Я не знаю этих людей. Потому и предупреждал — молчи.

— Но... Полицай сказал — вас трое.

— Своих я отправил в соседние деревни. Это — чужие.

— Ах черт!

[55]

— Что делать, товарищ Лагун? Видимо, обоим уходить надо отсюда... Жалко только твою семью...

— А свою что не жалеешь?

— Моя семья пропала без вести. Теперь жалей не жалей...

Лагун подумал, оглянулся. Никого.

— Если полицай не продал — время еще есть. Давай этих двух, на кухне, проверим...

Лагун и Каплун вернулись на кухню. Двое оборванных оказались красноармейцами, пробиравшимися в дальние деревни. Хотели там пересидеть зиму.

Лагун почувствовал, что люди это растерянные, робкие. Он посоветовал им уходить как можно быстрее, припугнув солтысом.

Оба бывших красноармейца тут же схватились и побежали кустами к лесу.

— А мы? — спросил Каплун. — Что же мы?

— Подождем. Немцы вон той дорогой приедут, если полицай предал. Увидим. Тогда — в ту сторону, на кладбище, и в лес. А если полицай не предал, устроит тебя, как обещал, встретимся вечером у меня на квартире...

Полицай не предал. Сдержал слово. Вернувшись к раннему обеду от солтыса, он объявил:

— Все устроено. Документ на вас в сельуправе получим. Сказал, как вы велели: заключенный, сапожник... Завтра поедете со мной. На квартиру поставлю к Семашихе. Не сомневайтесь. Женщина верная, наша.

— Это чья — «наша»?

— Так я больше не шуцман! — заторопился полицай. — И повязку сдал солтысу. Сказал, что недужен. Не могу. Я свой! Так и Лагуну передайте. И скажите, что я вину свою понимаю и по гроб жизни верен буду!