Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо

— Как же я люблю тебя, Серёженька! — как бы прочитав его мысли, прошептала она и кончиками пальцев провела по его лицу ото лба до подбородка. — И как же долго я шла, прежде чем снова найти тебя…

Меж тем начинало смеркаться.

— Я должна идти, Серёжа, — прошептала Ольга и поднялась.

Она не стеснялась своей наготы. Да и кто бы стал смущаться, имея столь совершенную фигуру?! Её «золотое сечение» явно было больше единицы. Считается, что античные художники и скульпторы удлиняли ноги у изображаемых ими женщин. Делалось это из эстетических соображений. Так вот, им не пришлось бы грешить против реализма, лепи они свои шедевры с Ольги.

Самим совершенством были её бёдра? и дивно как хороша была грудь. Сергей отметил также, что обнажённой она не казалась такой хрупкой, как в платье.

— Подожди! — взмолился он, — Ну хоть немного подожди! Прошу тебя.

Привстав, он обнял её за талию и притянул к себе, после чего, спустив ноги с дивана, стал целовать её живот, грудь, бёдра. Ольга наклонилась и нежно поцеловала его в макушку.

— Серёжа! Милый! — взмолилась она, — Ну ты же не хочешь, чтобы мне было плохо. Правда? Я должна немедленно идти! Понимаешь — немедленно! Я не могу остаться. И не спрашивай почему. Ладно, милый? — Она выпрямилась и закончила: — Но ты можешь проводить меня до места, где мы обычно с тобой расстаемся… Договорились?

* * *

Как ни странно, Сергея совершенно не беспокоила возможность того, что какие-нибудь «доброхоты» сообщат жене о связи его связи с молодой и интересной женщиной. Ставшие по непонятной причине более частыми телефонные разговоры с женой были непродолжительными и беспредметными, на уровне «Как поживаешь?» или «Что нового?». Звонила она всегда либо поздно вечером, либо рано утром. В конце разговора трубка обычно передалась дочери, которая скороговоркой выпаливала свои студенческие новости и заканчивала традиционным пожеланием «Держись, дэд!». Ей-то уж наверняка никак не могло придти в голову, что её «дэдди» как молодой петушок совсем потерял голову от любви.

— Мне помнится, — неожиданно прервал повествование Марлен Евграфович, — вы в своё время хвастались, что у вас много записей латиноамериканской музыки.

— Да, верно. Достаточно много. — подтвердил Сергей.

— Не могли бы вы поставить что-нибудь, что по духу соответствовало бы вашей истории? Что-нибудь этакое томительное, с надрывом…

— Вижу, я вас уже утомил своими рассказами.

— Э, нет, напротив. Как Вы помните, я сам попросил Вас поделиться со мною историей предсказанной Вам котом любви. Просто, мне кажется, этой трогательной и поэтичной истории требуется и соответствующий аккомпанемент… Что-нибудь вроде вот этой песни…

И он стал напевать:

«Aunque tu me has echado en el abandono,Aunque уа has mauerto todas mis ilusiones,En vez,de maldecirte con justо enconoEn mis suenos de сolmo,en mis suenos de colmoAy, de bendiciones!

Sufro la inmensa pena de tu extravio,Y siento el dolor prof undo de tu pertida,Y lloro sin que sepasQue el llanto miоTiene lagrimas negras,Tiene lagrimas negrasComo mi vida.»[8]

«Tu me quieres derjar,Yo no quiero sufrir»

стал подпевать ему Сергей,

«ontigo me voy mi santa,Aunue me cueste morir»[9]

— «Lagrimas negras».[10] Ну, эта песня есть у меня по крайней мере в полутора десятках исполнений. Минуточку. Сейчас что-нибудь поставлю.

Он стал перебирать диски, а Марлен Евграфович меж тем наклонился над столом и начал что-то строчить карандашом на салфетке.

Когда зазвучала наконец музыка, он извинился и предложил:

— Хотите, прочитаю несколько строф? Поэт из меня никудышный, но иногда рифмы меня просто распирают. Так что, почитать?

— Ну конечно, — вежливо поощрил его Сергей.

— Кричит петух, поёт петух,Зовёт петух зарю.Луны хоть круг уже потухи посветлело всё вокруг,Поёт он песнь свою.

Марлен Евграфович хитро прищурился, опрокинул очередную рюмку и продолжил:

Поёт петух, кричит петух,Дню радуется онКрасивых кур приметил двух,Уже захватывает дух,Как с неба грянул гром.Бежит петух, кричит петух,Спешит он, но — увы!!!Вот топора он слышит звук…

Как профессиональный чтец Марлен Евграфович замер, воздев к потолку правую руку с салфеткой и затем, рубанув ею воздух, выразительно закончил:

И — он без головы!

— С чего это Вы стали писать столь печальные стихи? — полюбопытствовал Сергей. — Да ещё и о петухе?