Читаем Дао дэ цзин полностью

3. Некоторые западные переводчики рассматривают две части 4-й строки как одно предложение. Так поступает, например, К. Ларр: «Пусть люди боятся умереть во время путешествия». Однако и Ван Би, и особенно Хэшан-гун рассматривают две части этой фразы как самостоятельные высказывания. В мавандуйских списках данная строка выглядит иначе и может быть прочитана следующим образом: «Пусть люди будут почтительны к смерти и держатся подальше от прощания» (в списке В сказано: «подальше от странствия»). Возможно, мы имеем дело с ошибкой переписчика, а, возможно, как предполагает Р. Хенрикс, речь идет о том, чтобы «отставить подальше мысль о прощании» (в смерти?). По мнению же Сюй Каншэна, мавандуйский текст не отличается по смыслу от традиционного варианта.

4. По поводу 7-й строки Хэшан-гун высказывается кратко: «Не будет обиды и ненависти в мире».

5. Комментарий Хэшан-гуна к 8-й строке гласит: «Люди откажутся от письмен, вернутся к простоте и будут доверять друг другу без расписок».

6. А. Грэхэм обращает внимание на то, что заключительная часть этой главы (строки 8 – 13) приводятся Сыма Цянем как описание блаженных времен мифического правителя Шэньнуна, родоначальника земледелия. По мнению А. Грэхема данный пассаж восходит к учению так называемой «школы земледельцев».

7. По поводу концовки главы Хэшан-гун кратко поясняет: «У людей не будет страстей и желаний». Ван Би помещает аналогичный комментарий. Таким образом, оба комментатора связывают любовь к путешествиям с желанием извлечь какую-то выгоду для себя. Пояснение Сюань-цзуна: «И там, и здесь царит довольство и нет никаких стремлений».

8. В этой главе рифма отсутствует.


Комментарии


«Правдивые слова кажутся своей противоположностью». Немногие отважутся, как это сделал Ван Би (см. выше примеч. 1), признать в нарисованной Лао-цзы картине идеального общества реально выполнимый проект общественного устройства. Чэн Сюаньин, например, увидел в упоминаемом здесь государстве аллегорию сердца, а в орудиях, которыми не следует пользоваться, – намек на органы чувств, неспособные доставить правильное знание о мире.

Считать ли даосскую «утопию» полемической альтернативой существующим порядкам? Все, что мы знаем о Лао-цзы, не дает оснований так полагать. Но есть еще одна версия: принять эту поэтическую утопию, сложенную из образов столь же натуралистических, сколь и ирреальных, откровенно символических, за правдивое свидетельствование о покое и радости просветленного, то есть целомудренного духа, который обретает полноту в саморассеивании (отчего его жизнь не поддается изложению). Речь идет о полной гармонии человеческого сознания и бытия или даже, точнее, быта, когда в обществе нет никакой почвы для соперничества и, следовательно, в нем нет ни злобы, ни насилия, ни тоски. Этот опыт внутреннего «совершенства» или, как выражался Чжуан-цзы, «Небесной освобожденности», формирует особый язык выразительного безмолвия: люди, живущие так, «не знаются друг с другом» (Лао-цзы), «не угождают друг другу» (Чжуан-цзы). Правда их жизни выражается в абсолютно «ином» – ином даже по отношению к «инаковости» Неба или смерти. Недаром, согласно некоторым спискам, жители утопии Лао-цзы, не желая «знаться друг с другом», в равной мере «никогда не прощаются друг с другом». Метафора лжет о себе и так выдает истину. Правда Пути – это вечно ускользающая граница всех «жизненных миров» человечества, мерцание «образа без образа», незримый исток и скрытое завершение самых простых и самых долговечных упований сердца. Но также знак цельности человеческой практики, которая не отрицает «предметной деятельности», но и не подчиняет ей человеческий дух. Этой главе традиция дала название «Одинокое бытие»: таков принцип разсоциализирующей социальности Лао-цзы. Даосский патриарх рисует образ общества, которое совершенно реально и не может не быть именно в своей невозможности. Здесь «забвение себя» – акт в высшей степени безответственный – подтверждает великую ответственность человека перед миром.

Комментарий Янь Цзуня: «Мудрец, управляя маленьким царством, превращает беду в счастье, а опасность – в покой. Он богат лодками и повозками и имеет крепкое воинство. Он может, а не делает, знает, но ничего не предпринимает, скрывает себя и устраняет все прелести. Он просто трудится, а потом отдыхает, летом носит один халат, зимой надевает поверх второй. У него все есть, а кажется, что ничего нет. Ибо он все устраивает посредством Пути, все охватывает Совершенством и един с людьми».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука