Дар

В дверь Андреевской квартиры мы звонили, стучали, всячески ломились почти безуспешно. Почти, потому что хоть чьё-то внимание, но привлечь сумели.

На звуковой хаос из звонов и криков соседняя квартира неспешно изрыгнула из себя толстого важного деда в истерзанном битвой времён банном халате.

К счастью, полицию он звать не стал и скандала не устроил. Но с ходу предложил помощь.

Попадаются же, пусть и редко, адекватные люди в этом безумном мире. Грабители и воры осаждать чужую дверь среди бела дня явно не станут. В роли коллекторов мы тоже явно фальшивили. Судя по быстро принятому верному решению, дед не был любителем примерять воображаемые образы на реальных людей. Наверное, поэтому и прожил во вполне счастливом браке всю жизнь-за его спиной бодро маячила неожиданно ухоженная бабулька с искренне тёплой улыбкой на лице. Да, искусственно, но местами гармоничная жизнь в Союзе проводила доверие к людям и заботливость и в наше агрессивно суетное время…

А вот впечатление хронически неадекватной творческой богемы, родственного Андрею подвида гомо сапиенс, мы, несомненно, на деда произвели. Отчего же не помочь людям обрести счастье воссоединения? Понятное дело, оно нам крайне необходимо. Иначе не грохотали бы на весь подъезд, никого и ничего не стесняясь и не боясь.

– Так он, это… Пьёт он. Вы про бутылочку крикните. Вмиг откроет, – изрёк дед, а старушка быстробыстро закивала с понимающе-сочувствующим видом.

– Ты что, дед, Андрей капли в рот не берёт! – возмутилась, демонстративно уперев руки в изящные бока, Анжела.

– Раньше-то и впрямь не пил, а нынче вот запил! Орал позавчера ночью, всю ночь матюкался криком, спать не давал. Что за молодёжь нынче пошла! Никакой заботы о старших! Знает ведь, у меня сердце слабое. И анемия.

Евгений недоверчиво покосился на полнокровного и пышущего отменным здоровьем дедка и густо хмыкнул.

Басы, они каждый звук наполняют выразительной сочностью. А Женькин бас рвёт залы и гонит слёзы. Особенно у женской части аудитории.

Хорошо, Анжела попривыкла к популярности мужа и скандалит на тему предполагаемых адюльтеров всё реже и реже.

А может, слегка поостыла в чувствах после стольких лет брака…

– Пьёт, говорите? Спасать будем! – я пожал крепкую ладонь старика, вложив в нехитрый жест огромный интерес и неподдельное уважение.

После многих лет актёрской карьеры понимаешь, что подделать можно всё, даже любовь.

Случилось нечто из ряда вон выходящее, что-то, заставившее убеждённого трезвенника (но не язвенника) броситься в запой, как в омут с головой, душой и прочими частями личного бытия.

Самоубийство или бегство от невыносимой реальности?

Впрочем, это как масло масляное.

Добровольный уход из жизни – всегда трусливое отступление с линии фронта.

Форма не меняет сути, за слова и неправильные выборы не спрячешь необходимость каждодневной борьбы за выживание, жизнь, за эволюцию.

Борьба и есть суть и путь любого вида прогресса.

От чего же он бежал? Или от кого? Ответ мы получили, войдя, наконец, в квартиру.

Андрей и вправду купился на обещанные пол-литра.

В одних трусах, мятый и пьяный, он вожделенно предстал перед нами.

– Боже, Андрюша, ты как? – выдохнула глупейший из всех возможных вопросов наша сердобольная Анжела и принялась взмахивать руками и суетиться.

– Плохо… – мрачно прошептал Андрей, провожая мутным взглядом её скрывшуюся в ванной фигурку.

– Он приходит не только ночью… Теперь не только ночью… Но и днём. Вон он!

Вытянув к окну дрожащую руку, он указывал на нечто, видимое лишь ему.

Женька и Анжела молча переглянулись, пожав плечами.

«Белая горячка…» – явственно читалось на их подёрнутых сочувственным презрением лицах.

Крика от увиденного не было. Андрей находился в той стадии эмоционального выгорания, которая наступает вслед за сильнейшим стрессом и бесплодными попытками психики справиться с ним.

Она стояла в его глазах прахово-серой пеленой.

Безысходность.

– Помоги. Ты знаешь, что делать… – прошептал он, впиваясь в меня молящим взглядом.

Жизнь умирает после гибели надежды.

За пылевой стеной выгоревшего отчаяния я увидел золотистые проблески силы. Душа продолжала вести бой. Проигрывала, но не сдавалась.

Шансы на спасение талантливого хореографа ещё оставались.

Если б он оказался прав! И откуда я мог знать, что мне делать? К тому моменту я и не подозревал, что именно с меня в театре начались столкновения творческой братии с мистическими проявлениями бытия…

Знал-не знал, неважно.

Горящий взгляд протрезвевшего от обретённой надежды страдальца побуждал к действию.

Сдавленный со всех сторон пристальным вниманием актёров, с натужной непринуждённостью я изрёк:

– Ну…

– Спаси меня, спаси!

Почти беззвучный шёпот ударил по ушам больнее истошного визга.

Ухватив Андрея за вспотевшую ладонь, я повёл его к дивану. Мимолетно отметил охватившую меня решительность, не сильно ей удивился.

Уверенность поднималась из глубин души, и я полностью доверился ей. Скажем так, я не мог ей не довериться. Выбора у меня не было. Было время на единственное правильное действие.

И я его совершил.