Дар Демона

Мгновение, второе, третье — пульсацию эррэ Тималя он видел и с закрытыми глазами, но теперь она ощущалась чуть иначе — более отчаянная и менее чуждая. Тело эльфенка не хотело умирать, и магия его — слабая и неустойчивая, но все равно магия, — яростно цеплялась за жизнь. И за него, за Арона. Слабые щупальца эльфийской магии, от рождения данные всякому из Старшего народа, тянулись к магу, отдергивались, обжигаясь на темном пламени Дара Тонгила, но возвращались вновь — к единственному источнику силы.

Арон попытался заглянуть глубже, внутрь слабеющего эррэ, надеясь там найти подсказку-зацепку, как именно он может заживить рану. И провалился внутрь, в самую суть эррэ, в то, что оказалось туманом и безмолвием леса теней…

Тело северянина словно получило способность парить в густом белесом тумане. Иногда светлые пласты последнего срывались с места и улетали прочь, и тогда человек видел голые ветви леса, тянущиеся в серое небо. Потом на смену исчезнувшему пласту появлялся новый, скрывая неприглядную картину. Однако мертвым лес не казался — скорее погруженным в летаргический сон бесснежной зимы.

Было в этом спящем месте и нечто иное, плененное, но полное яростной энергии. Стоило Арону осознать чужое присутствие, как картина поменялась.

Теперь, окаймленное со всех сторон спящим лесом, перед ним расстилалось небольшое озерцо — свободное от власти тумана, но покрытое толстой коркой прозрачного льда. А подо льдом кипело движение — но отнюдь не обычные рыбы с жабрами и плавниками. Там хаотично двигалось нечто, едва ли созданное благими богами.

Змеиное туловище — непроглядно черное в голубоватой воде и слишком длинное, чтобы без извивов и переплетений вместиться в пределы озерца. Иногда к поверхности поднималась голова, и желтые гнилушки глаз с неприятной разумностью останавливались на человеке. И именно эта гигантская змееподобная тварь была тем, что Арон искал, была жизненной сердцевиной эррэ. Кто бы мог подумать, что сердцем магии прекрасных и надменных эльфов окажется создание, столь непохожее на них внешне?

Змей двигался все яростнее, пытаясь вырваться из плена. Несколько мгновений Арон следил за его тщетными попытками, потом подошел к краю озера и топнул по льду — не сильно, лишь для пробы. Но в сумрачном мире эррэ, как оказалось, физическая сила значения не имела — лишь намерение и вмешательство извне.

Лед раскололся…

* * *

Мэа-таэль заворожено следил, как стремительно затягиваются края раны, как в лицо эльфенка возвращается краска…

— Похоже, ты вспомнил! — проговорил почти с благоговением, перевел взгляд на друга и вздрогнул: словно бы весь румянец, вернувшийся к Тималю, кровью вытек из жил Арона. Маг казался бледным до синевы. Потом Тонгил, словно через силу, поднял голову, посмотрел на полукровку и криво улыбнулся.

Улыбка Тонгила казалась не из приятных, но то, что случилось потом, понравилось Мэа-таэлю еще меньше. Арон медленно поднялся на ноги, и полукровка увидел, как всякий след эмоций исчезает с лица мага. Когда Тонгил выпрямился, его лицо не выражало ничего. Несколько мгновений маг равнодушно разглядывал Мэля, потом повернулся и пошел к выходу, переступив через лежащего Тималя.

Глава 3.

Арон находился одновременно и здесь, и где-то еще, в месте, где царило бледное небо, а под ногами сминался колючий снег. Разделение произошло в миг, когда он освободил эррэ Тималя, когда черный змей вырвался из ледяного плена. Словно бы и внутри него что-то разломилось.

Он шел, не видя, куда, не понимая, зачем. Он не заметил бы, начнись сейчас землетрясение, случись затмение солнца или напади на замок враги. Он шел по каменному полу, но отчетливо различал перед собой лишь бескрайнее белое поле; снаружи доносились голоса людей, а он слышал лишь оглушительную зимнюю тишину.

Наконец Арон оказался в своих покоях; едва ли заметив, что делает, изнутри магически запер дверь. Потом… Потом Тонгил уже не знал, что происходит с той его частью, что осталась в замке. А несколько мгновений спустя он окончательно забыл про нее. Осталась только снежная белизна и путь, который требовалось пройти…

Белое небо без солнца, с розовым окоемом по горизонту, белое поле — однообразное и бесконечное. Арон не смог бы сказать, как долго он шел по снегу, — время в этом месте не ощущалось, как не чувствовались холод, голод, жажда. Какая-то часть разума знала, что это странно, что так быть не должно, но эта часть казалась столь мала и незаметна, что Арон не прислушивался к ней. Ему отчего-то было все равно. Он просто шагал вперед, к красноватому отблеску горизонта, а легкая поземка заметала его следы.