— Ты должен помочь мне найти его, — разбил видение голос мага. — Подними всю сеть, всех осведомителей! Я пытался задействовать следящую магию, но ни ритуалы, ни тени, ни отражения не работают. Или же я просто не помню, как заставить их работать… — Арон оборвал себя, и Мэа-таэль с запозданием понял, что, должно быть, сильно изменился в лице.
— В чем дело, Мэль? — резко спросил северянин.
Полукровка встряхнул головой:
— Зачем он тебе?
— Что?
— Зачем тебе этот ребенок?
Арон отвернулся и ответил после долгой паузы:
— Некоторые из возвращающихся воспоминаний для меня ярче, чем нынешняя реальность. Таким кажется все, что связанно с Тери и с моим сыном.
— Еще несколько дней назад ты не знал о его существовании, — упрямо возразил Мэа-таэль, изо всех сил пытаясь не вспоминать страшные легенды и не-легенды о том, для чего Темному магу нужны люди одной с ним крови.
— Это несущественно. Мэль, он важен для меня! Важнее, чем все остальное! — Арон глубоко вдохнул и медленно выдохнул, успокаиваясь, и продолжил уже другим тоном. — Ты же воспитан кочевниками, ты должен понимать, что род, семья — это самое главное, что есть у человека. Рик — мой единственный ребенок, моя кровь и плоть… Я не представляю, как вернуть Тери: я не нужен ей, она замужем и счастлива, у нее дети от другого мужчины, и наш сын — это все, что осталось.
Мэль опустил взгляд на собственные сжатые в замок ладони, избегая смотреть в глаза магу, говорившему так искренне:
— Понимаю. Я отдам необходимые распоряжения.
После визита жреца Серой Госпожи остальной мир тоже решил вспомнить о «дорогом Тонгиле» и возгорелся желанием его видеть. Первым оказался император, разрываемый между страхом за свою жизнь и яростью на мага. Еще бы: могучих сихха больше не было в этом мире, сам нынешний монарх ничем не заслужил благоволения богини Смерти, а, стало быть, и новых хранителей. Мысленно Арон уже начал прикидывать, кто из «верных» вассалов особенно горит желанием заменить императора на троне. Все же когда твой суверен пытается тебя убить, верноподданнические чувства имеют свойство исчезать.
На настойчивые просьбы императора явиться во дворец Арон отвечал короткими отказами, а приказать ему прямо монарх не осмеливался: иногда плохая репутация — вещь хорошая.
Повышенное внимание императора было хоть неприятно, но ожидаемо, однако через несколько дней после посещения поместья ар-Мэлгонов самому Тонгилу тоже нанесли визит. К счастью, не тар Мэлгон, — Арон был уверен, что не сумел бы нормально разговаривать с бывшим другом, а теперь своим счастливым соперником.
Он и так слишком часто ловил себя на мысли, что неплохо бы устроить Дейкасу несчастный случай с фатальным исходом, а по истечении траура посвататься к его вдове. А там — стерпится, слюбится, и все такое. Если Тери могла полюбить его в том, прежнем, мире, что мешает в этом?
Мысль пришла непрошенной, но быстро пустила корни, выгнать ее окончательно не получалось. А ведь казалось поначалу, что готов отпустить Тери, позволить ей быть любимой в той семье, которую она сумела построить в этом мире. Что готов пожелать ей счастья с другим. Но нет, внутренний голос все громче нашептывал, что никогда и никто не даст ей той любви и того счастья, что дал бы он. И что он сделает это, (если сделает), не только для себя и своего не найденного пока сына с непривычным именем Альмар (Рикард, — думал Арон про себя, — все равно мой сын — это Рик), но и для нее. Ведь его любовь настоящая, а любовь Дейкаса к своей жене пришла из магии и обмана.
Потом Арон опоминался, корил себя за подлые мысли. Ведь Дейкас в прежней жизни был ему другом, в этой — вырастил его сына… А то, что пытался убить Альмара, то Арон мог только посочувствовать отцу, оказавшемуся перед страшным выбором: предать своего бога или своего ребенка. Сложное это решение. Относись он к таким же верным слугам Солнечного, как Дейкас ар-Мэлгон, неизвестно, как бы повел себя.