Дар. II часть

Г.<одунов-Чердынцев>: «Меня всегда мучил оборванный хвост[137] „Русалки“, это повисшее в воздухе опереточное восклицание: „Откуда ты, прекрасное дитя“ [„А-а! Что я вижу...“ — как ласково и похабно тянул X[138], вполпьяна, завидя хорошенькую.][139]

Я продолжил и закончил, чтобы отделаться от этого раздражения».

К.<ащеев>: «Брюсов и Ходасевич тоже. Куприн обозвал В.<ладислава> Ф.<елициановича> нахальным мальчишкой — за двойное отрицание».[140]

Г.<одунов-Чердынцев> читает свой конец.

К.<ащеев>: «Мне только не нравится насчет рыб. Оперетка у вас перешла в аквариум. Это наблюдательность двадцат<о>го века».[141]

Отпускные сирены завыли ровно.

К.<ащеев> потянулся: «Пора домой».

Г.<одунов-Чердынцев>, держа для него пальто[142]: «Как вы думаете, донесем, а?»[143]

К.<ащеев>, напряженным русским подбородком прижимая шарф, исподлобья усмехнулся:

«Что ж. Все под немцем ходим».

(Он не совсем до конца понял то, что я хотел сказать.)

Всё.