Дар или проклятие

Она простилась со Стасом и снова уселась на диване с телефоном в руке. И вдруг поняла, что все, что так занимало и даже пугало ее, когда Стас рассказывал ей о невероятных событиях в фирме, сейчас совсем ее не занимает. Ей нет никакого дела до слежки за Александриной. Ей нужно только одно – чтобы позвонил Вадим.

Она сидела, смотрела на телефон и ждала. Уговаривала себя, что они только что расстались и звонить он не станет, в лучшем случае позвонит завтра. Объясняла себе, что давно пора переодеться и принять душ, но с места не трогалась, вертела мобильник и ждала, а когда на экране загорелись цифры, улыбнулась и ответила.

Вершинин вспомнил, что дома нет хлеба, когда уже вошел в квартиру. Он критически оглядел собственные продуктовые запасы, обрадовался, увидев макароны и две банки тушенки, и решил, что еды вполне достаточно. Поставил на огонь кастрюльку с водой для макарон, с удовольствием умылся и подумал, что необходимо пропылесосить квартиру: он имел твердое намерение завтра затащить Наташу к себе домой. Звонок в дверь показался ему неожиданным, и он с удивлением посмотрел на стоявшую за дверью Танечку. Он успел почти забыть и о соседке, и о том, что у него с ней проблемы. Отныне у него была только одна проблема – рассмотреть как следует сказочные зеленые глаза.

– Привет, Тань. Ты чего? – невежливо спросил он, прислонившись к косяку.

– Ты, наверное, голодный, Вадичек, – пролепетала соседка. – У меня сегодня вкусный ужин. Хочешь?

Вообще-то готовить Танечка терпеть не могла даже для себя и, как правило, покупала продукты в кулинарии, чтобы потом только разогреть.

– Спасибо, Тань, – отказался он.

Еще несколько дней назад он стал бы многословно объяснять, почему не может поужинать с ней именно сегодня, и обещать, что сделает это в самое ближайшее время, но сегодня он смотрел на Танечку, как будто впервые видел, и не понимал, что эта чужая и абсолютно не интересная ему женщина делает на пороге его квартиры.

Танечкины глаза начали наполняться слезами, и опять он повел себя не так, как раньше. Несколько дней назад он немедленно пошел бы на попятный и многословно начал бы соглашаться вкусить Танечкиной пищи.

Вершинин посмотрел на соседку с жалостью и предложил:

– Хочешь, я поговорю с теткой, она в издательстве работает, может, им корректор нужен?

– Зачем? – не поняла Танечка, и Вершинин видел, что действительно не понимает.

– Нельзя целыми днями сидеть дома. Мозги атрофируются. Тебе нужно работать, жить. Это с младенцем надо дома сидеть, но у тебя ведь младенца нет.

Вадим говорил и видел, как меняется ее лицо. Сначала он по привычке решил, что она сию секунду упадет в обморок, и даже успел, также по привычке, испугаться, но он уже был другим, не таким, как несколько дней назад, и на соседку смотрел другими глазами. И вместо мямлящей Танечки перед ним, как на переводной картинке, начала проявляться очень целеустремленная и даже агрессивная особа, готовая дать отпор любому, кто посмеет задеть ее интересы. Эта новая Танечка отчего-то понравилась ему гораздо больше прежней, готовой потерять сознание от любого громко сказанного слова. Может быть, потому, что была понятной и настоящей.

– Надумаешь, позвони. У них издательство хорошее, и платят прилично.

Вершинин захлопнул дверь, засыпал макароны в кипящую воду, поискал в огромной дедовой библиотеке, что бы почитать, нашел ободранный сборник фантастики, с удовольствием поужинал макаронами с тушенкой, пропылесосил квартиру, выбрал в записной книжке телефона новую строчку «Наташа», и когда она ответила, произнес:

– Это я.

Он понимал, что для него начинается новая жизнь.

Он даже предположить не мог, что им, ему и Наташе, еще предстоит пережить, чтобы начать новую жизнь.

Четверг, 12 ноября

Вершинина разбудил телефон. Он был уверен, что это Зоя, и, снимая трубку, чувствовал себя виноватым: он три дня не звонил тетке.

Зоя приходилась бабушке племянницей. Когда-то давно, еще семнадцатилетней девушкой, Зоя приехала в Москву поступать в институт, поступила, изредка навещала тогда еще совсем малознакомых родственников и вскоре искренне к ним привязалась. Она совсем молодой потеряла родителей и стала для бабушки и деда почти дочерью.

Сейчас Зоя была единственной родственницей Вадима, не считая отца и матери. Впрочем, их-то Вадим как раз родственниками не считал. А Зою любил. И она его.

– Вадим? – спросил отец.

– Да.

– Как дела?

– Нормально.

– Как мама?

– Спроси у нее.

Отец помолчал.

– Помощь какая-нибудь нужна?

– Нет.

Помощь ему была нужна давно, в шесть лет.

– Ты звони, если что…

Вадим не ответил, и отец положил трубку.

Последний раз он видел отца на похоронах бабушки. Сам бы он ему, конечно, ничего сообщать не стал, сообщила Зоя. А может быть, мать. У нее тогда был «светлый» период, она не пила месяца два. На поминках бабушки как раз и начала…

Отец пришел на похороны, положил цветы на гроб, постоял рядом с матерью, перекинулся парой слов с Вадимом и отбыл назад, в свою жизнь, где не было места ни матери, ни Вадиму, ни умершей бабушке.