Дар небес

Дженис вздрогнула: он цитировал ей ее собственные слова, которые она в ослеплении гнева и боли бросила ему в лицо во время давнего, состоявшегося шесть лет назад разговора. И тогда на его лице играла улыбка, в которой были усталость, злорадство, тоска — все, кроме тепла и света.

— Если на то пошло, — вошел в роль витии Адам, — то Гринфилд во многих отношениях остается вполне средневековым феодальным городком, и кому, как не мне, властителю этих мест, лишать невинности здешних девиц!..

— Ты зарываешься, Адам! — гневно воскликнула Дженис, но он лишь рассмеялся ей в лицо.

С грациозной неторопливостью тигра, играющего с жертвой, он поднялся со стула, приблизился к ней и коснулся ладонью ее щеки. Дженис напряглась всем телом, готовая в любую секунду вырваться и бежать.

— И если, несмотря на все свои старания, мне не удалось найти ни здесь, ни за пределами своего родового имения ни одной подходящей девицы, — продолжил он, воздев глаза к небу, — то не есть ли это знамение времени? Девственницы нынче — раритет, вымирающий вид, который впору занести в Красную Книгу. Конечно, в большинстве своем современные девушки чрезвычайно начитанны и образованны, они знают себе цену и вообще так уверены в себе, что нам, бедным лордам-помещикам, теперь приходится быть изобретательнее…

Адам внезапно умолк и в упор посмотрел на Дженис. Та стояла, боясь вздохнуть или шелохнуться, но не от страха — страх куда-то улетучился, — а скорее от другого непонятного ей чувства, больше всего похожего на жалость.

— Впрочем, против тебя лично я ничего не имею, Джен. Ты, со своими оленьими глазами и ясным лицом, со своими пухлыми детскими губками… — Адам осторожно провел пальцем по ее нижней губе. — В общем, ты особая статья!

Он вдруг снова нахмурился и отступил от нее. Сердце у Дженис тревожно забилось. Никто не держал ее, и тем не менее она по-прежнему ощущала себя кроликом, зачарованно смотрящим на подползающего к ней удава.

В его облике для нее всегда было нечто завораживающее. Умом она понимала, что если не сдвинется с места, не начнет немедленно действовать, то произойдет нечто ужасное и непоправимое, и все равно не могла даже шевельнуться.

— А вот то, что ты сотворила с волосами, мне решительно не нравится, — скривил губы Адам, с усмешкой изучая пучок у нее на затылке. — Чопорно, бездушно, безвкусно! Ни дать ни взять, сельская учительница!

— Адам, — тихо напомнила Дженис, — я и есть сельская учительница.

— А, ну да, конечно! Учительница, согласен, — издевательским тоном произнес он. — Но не после же двенадцати ночи, черт побери! В конце концов, ты сейчас не при исполнении, а посему…

И, прежде чем Дженис успела отпрянуть, длинные пальцы Адама быстро и безошибочно отыскали и выдернули из густых и длинных, собранных в пучок волос шпильки. Отступив на шаг он с неприкрытым удовлетворением наблюдал, как пышной волной рассыпается по плечам ее черная как смоль грива.

— Вот теперь совсем другое дело! — заявил он и, к полному ужасу Дженис, запустил пальцы в ее волосы, приглаживая спутавшиеся пряди с такой нежностью и увлеченностью, что девушка, смежив веки, на мгновение сдалась овладевшей ею истоме и только в самый последний миг спохватилась и удержалась от радостного вздоха.

Адам же снова отступил на шаг, любуясь результатами своих творческих поисков.

— Вот теперь ты и впрямь неотразима, так и хочется сжать тебя в объятиях и расцеловать.

— Нет! — пронзительно вскрикнула Дженис, забиваясь в угол гостиной.

В голове мелькнула мысль, что еще даже месяц назад она была бы более чем благосклонна к такого рода комплиментам со стороны Адама, даже если они и были бы высказаны столь саркастическим тоном, как сейчас. Но сегодня она не могла принять никакой похвалы на свой счет, потому что законным адресатом комплиментов была не она, Дженис Моррисон, а совсем другая женщина.

— Адам! — тихо, но твердо сказала она. — Не нужно говорить того, что ты на самом деле не думаешь.

— А тебе откуда известно, что я думаю, а что нет?! — внезапно огрызнулся Адам. — Давно ли в тебе открылись способности к телепатии?

И он надвинулся на нее, явно намереваясь привести в исполнение угрозу поцелуя.

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Дженис. Сходство с той, давней, всячески изгонявшейся из памяти сценой стало слишком непереносимым. Остается повторить тот же самый финал, подумала она с глухой злобой.

Мягко отстранив Адама от себя, она со всей язвительностью и холодом, на которые была способна, поинтересовалась:

— Хотелось бы знать, что подумала бы о твоем сегодняшнем посещении твоя невеста?

Эффект этих слов поразил ее. Голова Адама судорожно дернулась, а глаза его спрятались за внезапно опущенными шторами век.

— Кстати, — с тем же ядом в голосе заметила она, — пользуясь случаем, приношу тебе самые горячие поздравления с помолвкой.