Дар нерукотворный (сборник)

Сонечка. Да я уже два раза порола. По-моему, ничего.

Эсфирь. Тогда возьми в работу что-нибудь другое, а это оставь, я сама сделаю.

Сонечка. Нет, я сама.

Эсфирь. Я, например, никогда не делала батистовых распашонок. Батист – это для двухлетней девочки можно пошить платье. Но для грудных детей – никогда. Понимаешь, батист плохо впитывает. Только если взять старый, ношеный, тогда он подходящий. (Смотрит на Соню внимательно.) Вообще, должна тебе сказать – ты будешь шить, будешь. Есть такие люди, которых вообще научить нельзя. У нас в цеху было двенадцать человек. Так шили трое – Елена Рубеновна, из бывших благородных, я тебе про нее рассказывала, Нина Тягунова и я. Остальные шить не умели. То есть в конце концов с горем пополам они пришивали рукавчик к лифу, но это была не работа, а ерунда.

Сонечка. Я вчера видела объявление на детском садике – требуется…

Эсфирь. Ну и что?

Сонечка. Может, все-таки зайти?

Эсфирь. Не знаю, не знаю, как хочешь… Зачем тебе это? Чего тебе не хватает, скажи мне?

Сонечка. Да мне как-то неловко не работать. И скучно даже.

Эсфирь. Что значит скучно? Все есть – смотри телевизор, играй на пианино, книги читай, кинотеатр рядом… На прошлой неделе ходили в Большой. Забыла сказать, завтра опять пойдем, в Театр сатиры, как ты хотела. Можно хорошую эстраду посмотреть. Даже можно в Консерваторию.

Сонечка. А может, Елизавету Яковлевну пригласим?

Эсфирь. Никуда она не пойдет. Она и раньше редко ходила, а после смерти Анастасии Николаевны даже ноги не высовывает на улицу. Ты подумай, десять лет я ей твердила – иди на пенсию. Она одна, пенсию давно выработала, приличную. Нет, и всё! Ты Лизу не знаешь, это она к чужим мягкая. А когда я ей говорю что-нибудь важное, она делается как стена. Я ей десять лет твердила и слышала только одно – нет! Представь, умерла Анастасия Николаевна – Лиза сразу ушла на пенсию. Сколько месяцев, как она умерла?

Сонечка. Вскоре после свадьбы, я помню.

Эсфирь. Ну вот! Умерла Анастасия… Между прочим, я бы никогда не подумала на нее, что она на такое способна! Подарила тебе бриллиантовое кольцо! Хотя, с другой стороны, а кому ей было оставлять? Так вот, Лиза ее похоронила и тут же вышла на пенсию. И сидит теперь как проклятая над ее бумажками и разбирает эти каракули. И я не понимаю, что она может в них найти. И никакими силами ее нельзя от них отодрать! Хорошо! Ты позвони и пригласи ее в театр. Ты увидишь, она ни за что не пойдет. А раньше она мне говорила, что она без работы скучает!

Сонечка. Да и я про то же говорю – я тоже без работы скучаю. Я бы пошла.

Эсфирь. Ну хорошо, хорошо… Вот приедет Лёва, обсудите этот вопрос.

Сонечка. Когда он приедет… Сколько времени прошло, а он все не едет.

Эсфирь. Времени прошло! Три месяца – это не время! Знаешь, когда мой муж Вениамин был на фронте, от него девять месяцев не было писем. Девять! И ничего! Отвоевал и пришел целый-невредимый, только два ранения имел, и еще Лёву родили! А ты говоришь – время! Это еще не время! Можешь не сомневаться – в свое время придет!

Картина девятая

У Елизаветы Яковлевны. Она сидит за письменным столом. Входит Эсфирь Львовна.

Эсфирь. Ну, и что я тебе так срочно понадобилась?

Елизавета. А, Фирочка, я тебя жду, жду, уже начала беспокоиться.

Эсфирь. Чего тебе беспокоиться. Я искала лимоны Сонечке. У нее ангина. Так что у тебя за срочность?

Елизавета. Никакой особенной срочности. Просто я хотела с тобой поговорить. Узнать, что ты решила… Как дальше…

Эсфирь. А что я должна решать? У Сонечки ангина… Живем – и всё!

Елизавета. Но согласись, Фира, положение странное: три месяца как они поженились, Сонечка здесь, он в Новосибирске и не собирается возвращаться.

Эсфирь. А почему ты думаешь, что он не собирается? Я уверена, что он на майские приедет. Я звонила Сафонову, он сказал мне, что Лёва скоро вернется.

Елизавета. Сказал, что вернется?

Эсфирь. Ну, в этом роде.

Елизавета. А если не вернется?

Эсфирь. Ты думаешь, ты самая умная? Я ночь не сплю и только об этом думаю. Конечно, я всё решила. Если он не приедет на майские, я полечу в Новосибирск и привезу его сама. Он очень храбрый, когда меня нет. А когда я приеду и скажу: «Всё! Генук! Собирай вещи и едем домой! Тебя ждет жена!» – тут он уже будет не такой храбрый.

Елизавета. А если он не поедет?

Эсфирь. Поедет как миленький!

Елизавета. Он взрослый человек, Фира, и хочет решать свои проблемы сам, без мамы.

Эсфирь. Без мамы? Очень он много стоит без мамы! Что бы он был без мамы? Я дала ему образование! Он окончил у меня музыкальную школу! Я столько потратила на его учителей! Помнишь, когда он готовился в институт? Он, конечно, способный мальчик, но какие учителя с ним занимались! Профессора! Сплошь одни профессора! И один старый профессор, забыла, как его зовут, жал мне руку и говорил, какая у него светлая голова! Но что бы он был без меня – это еще вопрос!