Дар нерукотворный (сборник)

И свалка, и шкаф – места очевидным образом мистические. Ночь – время, сугубо располагающее к мистическим упражнениям. И свалка, и шкаф – целые миры. В недрах шкафа-дома Мышь и живет, жилое пространство тоже своего рода комбинация ящиков. Шкаф – главный герой повести, хотя и не вынесенный в название, где с педантичной аккуратностью перечислены все, кроме несправедливо обойденного таракана, персонажи, быть может, искусный прием скрыть подлинного протагониста – творение не столько целеполагающего разума, сколько природное, отнюдь не подчиненное тотальному замыслу, прозрачное для практического ума только отчасти, пространство искривлено, точные навигационные карты отсутствуют, чего где положено известно разве что для ближних полок, границы ойкумены в тумане, в дальних ящиках клубится хаос, шкаф живет своей жизнью, независимой от воли его (вроде бы) хозяйки, на самом же деле лишь важнейшей его внутренней составляющей. Мышиный шкаф, метафора постмодернизма, напоминает библиотеку Борхеса, много уступает ей количественно, но далеко превосходит в качественном разнообразии.

Далее повествуется о гибели шкафа. Лев Шестов: говорят, от грошовой свечи Москва сгорела – от двух грошовых свечей, Распутина и Ленина, сгорела Россия. Вот и шкаф тоже сгорает от двух грошовых свечей, запаленных в его недрах двумя мелкими безмозглыми существами для ничтожной картежной надобности. Какой шкаф погубили! Прямая апелляция к булгаковской Аннушке, возможно, той самой (наверняка той самой!), что разлила масло, идиотическая небрежность ее, и нету дома, сгорел дом.

Большая часть мышиной фамилии погибла во время пожара, и наша героиня живет в отблесках его пламени, теперь ей уготована та же злая участь. Пожар вспыхивает ночью, когда Мышь спит и почивает. А надо бы бодрствовать! Шкаф (неодушевленная проекция Мыши) со всеми его сокровищами погибает в огне. А надо бы собирать сокровища, огня не боящиеся! Само собой, я не имею в виду рукописи, что за глупость, один ляпнул, все наперебой повторяют, рукописи горят отменно. Шкаф погибает – Мышь чудесным образом спасается. Впрочем, спасение ее можно понимать и метафизически: как спасение в жизнь вечную. Огонь освобождает Мышь от порабощающей вещественности шкафа (скорее, Шкафа). В таком случае и брак ее с тараканом по ту сторону заключенного в шкаф бытия – брак мистический, хотя и наполненный убедительными приметами посюсторонней жизни, можно представить, что всё это происходит в раю Сведенборга, где (допускаю) смешанные браки бывают счастливыми.

В инобытии Одинокая Мышь перестает быть одинокой, становится самой обыкновенной мышью, теряет интерес к творчеству (писание поздравительных открыток) – тщетной компенсации неполноты бытия, жизнь ее, как и любая иная, наполненная семейным счастьем, тривиализуется, если только считать тривиальным брак мыши с тараканом, а почему бы в сущности нет, я сам знаю несколько: раз, два, три, четыре, нет, всё-таки три, таких брака.

Мила кобыла Мила

Сказать, что в сочинениях Улицкой недостает юмора, – значит сказать очевидную неправду. Этого добра хватает. И в «Шурике»[1]

тоже хватает. В сущности одна из проекций книги – роман-анекдот, однако этот анекдот – самое безнадежное из ее сочинений. Самое последнее – самое безнадежное. У людей перед праздником уборка: отодвинула мебель, перетряхнула вещи и книги, прошлась влажной тряпкой и пылесосом – чтобы не завалялось случайно ни одной засохшей крошки надежды, выискивала со свечой. Хорошая хозяйка. Дышать трудно.

Открываешь ее детские книжки и – как окно открыли. Правда, в «Одинокой Мыши» много ужасов, не без этого: один утопленник, один без вести пропавший, два пожара с обильными жертвами. И вообще, дело происходит преимущественно ночью и в замкнутом пространстве: если человек с воображением и клаустрофобией, не стоит и читать. Да только история эта милая и смешная, а ужасы карнавальные. И вектор, противоположный Шурикову: у Шурика – как бы ни было забавно, всё кончится плохо; у Мыши – как бы ни было (понарошку) ужасно, всё кончится лучше некуда и даже еще лучше. В мире Шурика свадьбы не играют, семьи разваливаются, безнадежные невесты становятся еще более безнадежными, а одинокие (все) еще более одинокими. А у Мыши, невесты безнадежной, – свадьба, а у Мыши, вчера такой одинокой, – жизнь семейная счастливая хоть куда! Сказка!

«Кобыла Мила» – еще один шаг в правильном направлении. От обложки до обложки – солнце и софиты арены. Темноты не существует вообще. Широкое пространство – никакого дискомфорта для страдающих клаустрофобией. Никаких ужасов – даже и карнавальных. Ни одного злодея, но это не делает повествование приторным и вялым. Динамика сюжета: сейчас хорошо, завтра еще лучше, послезавтра хорошо невообразимо, причем – благодать на благодать – перспективы неисчерпаемы. Всё это весело, легко, неожиданно, забавно. Весь текст соткан из улыбки.