Дар царицы Савской

Бабка все ела, четыре десерта умяла, дочка уж ее просила-умоляла, мама, остановись, тебе плохо будет, а та только отмахивалась от нее своей палкой.

Один только старикан сидел в углу, коньяк пил молча и смотрел на всех хитро, загадочно. Потом ушел тихо, Григорию только кивнул сухо на прощание.

И вот теперь с утра пораньше все явились сюда. И ждут раздачи слонов или что там еще тетка придумала.

Все они вроде бы находятся в одной комнате, но все делают вид, что не замечают друг друга. Смотрят в разные стороны и умудряются не встречаться глазами.

Когда же на пороге появился он, Григорий, тут все дружно сделали вид, что его-то уж точно никто не видит. Если кто-то из них случайно бросал взгляд в его сторону, то смотрел сквозь Григория, как будто он был стеклянный.

Но Григорий решил не поддаваться общему настроению и бодро проговорил:

— Привет, дорогие родственнички! Что, тетушка до сих пор не выходила?

Все промолчали, кроме простодушного Михаила. Тот растерянно покосился на дверь тетиной спальни и проговорил:

— Нет, не выходила… мы здесь уже почти час ждем…

Морда у него с одной стороны распухла, видно, рука у супружницы тяжелая оказалась. Впрочем, Михаилу к такому не привыкать. И чего он с этой стервой валандается? Все знают, что она изменяет ему направо и налево, сейчас с мужиком спит, который на бензоколонке магазин держит… Любит ее Мишка, что ли?..

Эльвира злобно взглянула на мужа, но ничего не сказала. Видно, поняла все же, что сейчас не время.

— Ну, раз уж столько ждали, подождем еще немного… — И Григорий сел на свободный стул.

Так они просидели еще минут двадцать, когда Вера Ивановна взглянула на дочь и проговорила простуженным голосом:

— Когда мы наконец будем обедать? Ты приготовила борщ? Я тебе велела борщ!

— Мама, подожди, мы не дома… — вполголоса сказала Василиса, покосившись на дверь.

— Почему я должна ждать? — недовольно отозвалась Вера Ивановна. — Мне, между прочим, в туалет нужно…

— В туалет? — забеспокоилась Василиса. — Сейчас я тебя отведу в туалет! Потерпи…

— Зачем меня отводить? Что ты из меня дуру делаешь! Я что, не знаю, где у нас в доме туалет?

— Но, мама, я же говорю, что мы не у себя дома!

— Ты вечно говоришь какую-то ерунду! Лучше скажи, когда мы будем обедать.

— В самом деле, сколько можно ждать? — подал голос до сих пор молчавший Роман Андреевич. — Это уже похоже на издевательство! Сидим тут, как будто у нас своих дел никаких нету! Григорий, сделайте же что-нибудь!

— Я? — Григорий смешался. — Но почему я?

— А кто же еще? — язвительно проговорила Эльвира. — Ведь это ты… вы все время даете понять, что вы — ближайший родственник и главный наследник! Вот и действуйте наконец!

— Мне нужно в туалет! — пробасила Вера Ивановна. — Я не намерена больше ждать!

Она поднялась и решительно направилась к двери, за которой была спальня Анны Ильиничны.

— Мама, куда ты! — Василиса вскочила и бросилась за матерью, но упустила момент.

— Я знаю, куда! Я, слава богу, еще не в маразме! — провозгласила та и открыла дверь.

Сделав шаг вперед, она, однако, остановилась и проговорила, ни к кому не обращаясь:

— Безобразие! В доме бардак! Какие-то старые женщины на полу валяются!

— Мама, что ты говоришь… — пролепетала Василиса, догоняя мать… и вдруг завизжала дурным голосом.

— Что такое? — Григорий вскочил, чувствуя неладное, и бросился к двери.

Вера Ивановна с дочерью перегородили дверной проем, и из-за них ничего не было видно. Григорий вытянул шею, пытаясь заглянуть в спальню, потом, оставив правила хорошего тона, растолкал женщин, пролез между ними и шагнул вперед…

И застыл на месте.

Анна Ильинична лежала на полу перед дверью, широко раскинув руки. Подол халата некрасиво задрался. Она не подавала никаких признаков жизни, хотя глаза ее были широко открыты, а выражение лица… это было самое удивительное и страшное.

На лице Анны Ильиничны застыло насмешливое и ехидное выражение, как будто перед самой смертью старая дама над кем-то смеялась.

Григорий бросился к тетке, опустился перед ней на колени, попытался сделать ей искусственное дыхание, но никак не мог вспомнить, как это делается.

Наконец за спиной у него раздался скрипучий, высокомерный голос Романа Андреевича:

— Оставьте, молодой человек! Вы разве не видите — ваша тетушка мертва!

И только тогда Григорий признал непреложную очевидность этого факта.

Тут же в голове у него промелькнуло несколько неуместных, несвоевременных мыслей.

Во-первых — что тетка умудрилась-таки всех разыграть.

Во-вторых — что это, может быть, и к лучшему — ему не придется долгие годы ждать, когда она умрет и он станет наконец богатым человеком.

И в-третьих — что теперь ему придется заниматься ее похоронами, а это наверняка очень хлопотное дело.

Роман Андреевич тоже наклонился над мертвой женщиной, но не для того, чтобы попытаться вернуть ее к жизни, а для того, чтобы поправить неприлично задравшийся подол ее халата.

Смерть должна быть благопристойной.

Склонившись над Анной, Роман Андреевич вблизи увидел ее лицо, ее усмехающееся лицо… и ему показалось, что она насмехается над ним. Именно над ним.

Да нет, не может быть…

Или может?