Дар ушкуйнику (СИ)

– Ну, а дальше-то куда? К Смоленску, должно, – уже не пленному, а скорее сам с собой начал рассуждать Микула. – Куда ж еще, более богатого града поблизости уж нет.

– А Новгород, – хмыкнул пленный юнец, – уж побогаче Смоленска будет.

– Новгород за лесами, а весна уж на подходе, – отмахнулся Микула, – уж не разумом они помутились в болота да дебри лезть.

– Ну, до Нова Града может и не дойдут, а я слыхал, – словно считывая мысли Микулы, хищно прищурился пленник, – их коням корм надобен, а жита много в Торжке, а это уж новгородская земля. Так вот.

«В Торжке много жита! В Торжке Дарья! Я же жену в западню отправил! Сам отправил!» Ответом отозвалась вернувшаяся боль в левом предплечье.

Глава XXXVIII. Пролом

Проклятый бродник, как приложил. Левая рука саднила и при резких движениях вызывала острую боль. Пришлось подвязать ее к груди, чтобы лишний раз не донимала. Ничего, хорошо, что левая, вятский ватаман – правша, ежели б десница, совсем уж худо было бы, а так ничего, биться можно.

Лошадки заметно устали, шли понуро и вздыхали точно люди, мерно качая головами, но злые наездники почти не давали им роздыха, привалы делали краткие, вороватые, и понукали вперед до самой колючей темноты, когда уж ничего не было видно дальше вытянутой руки, и только затем, расседлав четвероногих страдальцев, сами валились прямо на снег, тут же забываясь тяжелым сном.

Ватага шла низом, по уже разоренным землям, так было меньше возможности столкнуться нос к носу с врагом. Пару раз отряд все же натыкался на мелкие разъезды, но дело кончалось быстро – враг либо сразу пускался наутек, либо отходил в мир иной.

Сожженные верви обходили стороной. Помочь уж ничем нельзя, а каждая задержка сокращала шансы добраться до Торжка первыми. Всюду царила смерть и от этого надсадно щемило в груди. Край напоминал растерзанное жадным зверьем тело.

Не все ушкуйники, к досаде Микулы, пошли с ним. Часть, взяв от юного князя обещанные дары, предпочли отойти к Вятке. И раньше б ушли, да как с пустыми руками вернуться. Предательство? Нет, Микула им не князь, ему никто крест на верность не целовал. Ежели выживет, растеряв у стен Торжка верных людей, не так-то просто будет вновь сесть на стол посадничий Микульшина городца. Другие успеют подобрать упущенную ватаманом власть. Да плевать, об этом ли сейчас горевать?! Те, кто остался скакать у плеча, – надежная подмога, ведь и у них, как и у Микулы в Торжке родня – матери, отцы, сестрицы и братья-пострелята; им есть за что складывать буйные головы. Только бы успеть!

Старая княгиня удивила на прощанье. Микула ожидал брани и проклятий за то, что уходит, не сдержав обещания и не дождавшись весны, но Евпраксия сама рассовала в руки ватажников невесть откуда взятые гривны, перекрестила и велела ехать. Вообще, она как-то приободрилась, воспряла духом, превращаясь почти в прежнюю властную правительницу. Хоть здесь можно быть спокойным. Могут ли еще раз поганые выйти к Гороховцу? Про то ведал только Бог. Кто знает, какой обратной дорогой вороги будут возвращаться в степь? Микула долго втолковывал Дедяте про дозоры, хитрости обороны и о возможном отходе в лес, кметь терпеливо слушал, хотя, наверное, знал все это лучше самого ватамана. Он тоже ни словом не упрекнул Микулу, и только Божен нудно ворчал, суетливым вороном каркая беду: «К Торжку все равно не успеете, только тоже сгинете. Кому от того легче?»

Не успеть?! Врешь, как бы не так! Да, может, помощь ватаги новоторам совсем и не понадобится. Рать новгородская уж, наверное, стоит мощным заслоном на границе великой земли. Ярослав Всеволодович должен привести войско, оборонить хлебный град, приютивший его еще в те, времена, когда совсем молоденький Ярослав бодался за новгородский престол с могучим тестем Мстиславом Удатным. Отгонят поганых, Дарья в безопасности, не об чем волноваться, ведь жива еще и Юрия Великого дружина, чего ж раньше времени полошиться? Все так, все правильно, но отчего ж так болит, нет, не раненое плечо, душа изнывает и мучает злая совесть: «Сам, своим твердым словом, отправил жену на смерть, а ведь она не хотела ехать, молила остаться. Может, чего чувствовала, бабы иной раз очень прозорливы».

Расстояние сокращалось, уже тянулись знакомые с детства места. Еще немного и откроются широкие луга Тверцы. Посланный вперед дозор вернулся с убийственными новостями – несметная сила стоит под Торжком, град сражается… новгородской рати нет. Нет?!

– Как нет?! – расширяя глаза, тряхнул за кожух Проняя Микула. – Перебита?

– Не ведаю, ватаман. Проломов много, пороки без устали камни мечут, наши латают, как могут. Долго не простоят.

– Ходу, – скомандовал Микула.

– Обойти надобно с полуденной стороны, так вернее, – решился высказать свою мысль Проняй.

– Нет времени обходить, сам же сказал – долго не протянут, – Микула спешно начал подтягивать подпруги Неслуху.

– Обойти, обойти. Решат, что рать из Новгорода все ж пришла, ободрятся, глядишь, и поганые растеряются. Да и глянул я, там осада не такая плотная. Обойти, – снова надавил голосом опытный доброхот.