Дар змеи

— Если сорвется — они схватят бедную девочку, оторвут ее от дома и родных и устроят с ней то же самое, что уже сделали с другими детьми, с ее братом. Ты видел его?! Это уже не ребенок, это призрак. Если ты думаешь, что я обливаюсь холодным потом из-за двадцати марок, ты ни черта не понял!

Мне стало ужасно совестно из-за того, что я думал только о деньгах.

За окошком послышались шаги, но это не были шаги возвращающегося семейства Аврелиус. Топот солдатских сапог — вот что это напоминало.

Мы услышали, как отворяется входная дверь. Стук множества солдатских каблуков раскатился над нашими головами.

Я почувствовал вдруг, как у меня засосало под ложечкой.

— Нико! — прошептал я. — Кажется, дела наши плохи! Думаю, надо сматываться.

Он по-прежнему неподвижно сидел у стола.

— Чего нам бояться? — спросил он. — Мы ничего дурного не сделали.

Инес горько засмеялась.

— И ты думаешь, это кого-нибудь интересует? Здесь, в городе, люди в сером всегда виноваты, пока правда не доказана.

Раздались шаги на лестнице, ведущей в кухню.

Я вцепился в Нико и поднял его на ноги.

— Теперь пошли!

Наконец-то он ожил. Я отворил дверь черного хода, ведущую во двор.

И уткнулся прямо в животы нескольких стражей в мундирах. Уж эти-то хорошо знали: в лисьей норе не один выход!

За нами множество стражей вломились в кухню вместе с мадам Аврелиус и Маркусом. Фру была мертвенно-бледна, а Миры с хозяином дома, казалось, и след простыл.

— Который? — спросил старший из стражей.

— Вот этот! — ответил Маркус, указав на Нико. — Это тот серый, что отравил ум моей сестры!

Судилище

Они волочили нас по городу. Руки наши были скованы, и в голове не укладывалось, что несколько часов назад я шел по этим самым улицам и насвистывал.

— Зачем ты полез? — прошипел Нико. — Затем тебе непременно надо было затеять драку?

Над правым глазом у него виднелась ссадина, и тоненькая струйка крови, извиваясь, сбегала по лицу.

«Хорошенькая благодарность!» — подумал я и ответил:

— Я хотел помочь тебе!

— Да, а что теперь будет с твоей матерью? С девочками? Кто позаботится о них?

— Они нас отпустят, — сказал я, задыхаясь. Мне как следует треснули по ребрам, и я еще не пришел в себя. — Мы ведь ничего дурного не сделали!

— Конечно, только заехали головой старшему стражу!

Да, возможно, я полез драться, не подумав. Но когда двое солдат держат тебя за руки, остается только голова, и когда старшой бросился на Нико, я не выдержал. А Нико даже не сопротивлялся. Он пытался лишь отговариваться от вины, пока старшой не взревел, что мол, «нечего тут терпеть серых наглецов». А потом стал избивать Нико. И вот тогда я ударил его головой. Старшой схватился за нос и взревел еще сильнее. Один из стражей потянулся было ко мне, чтобы ударить, но мне удалось увернуться, так что удар пришелся мимо. Стол опрокинулся, и чаши с кружками, звеня, посыпались на каменный пол. Осколки горшков брызнули во все стороны. Несколько мгновений, и в кухне воцарился дикий кавардак. Стражи попытались схватить меня вновь, а я вертелся ужом, чтобы меня не забили насмерть. Нико тоже начал отбиваться, но солдат было шестеро, так что никакого сомнения в том, чем все это кончится, не было. Они повалили меня на разбросанные по полу осколки и сковали мои руки за спиной. Старшой с расквашенным носом сорвал злость, сильно пнув меня по ребрам. Нечего сомневаться — одно из них сломано.

И вот мы шли по городу со стражами по сторонам, а знатные граждане Сагислока оборачивались и глазели нам вслед. Нико прав! Я был глуп! Потому что, если они запрут нас обоих на несколько недель или нас ждет другое, то, что они делали с людьми в сером, с теми, кто пытался сопротивляться. Ну и кто тогда позаботится о матушке и девочках?

Они заперли нас в подвальной камере ратуши. Окошек там не было вовсе, а они даже не дали себе труда оставить нам такую малость, как свеча. Узенькая полоска света пробивалась под дверью, вот и все!

— У тебя все цело? — спросил Нико.

— Видать, ребро сломано, — пробормотал я. Они не расковали мне руки, так что я даже не мог ощупать себя. — А как ты?

— Цел как будто! — ответил он. — Не о чем говорить!

— Как по-твоему, сколько нам здесь сидеть?

— Понятия не имею! Даже не знаю, судят ли серых, как горожан, прежде чем они выплачивают иную пеню.

Мы оба немного помолчали, и, сдается мне, мысли Нико были не веселее моих.

— По-прежнему не понимаю, — произнес наконец он.

— Что?

— Почему они нас схватили?

— Что?

— Почему они нас арестовали, что мы натворили?

Я устало вздохнул:

— Ты ведь слышал его! Его, этого маленького бледного крысенка! Маркуса! Человек в сером не смеет играть в Местера Наставника. И переделывать предписание Дракониса в лягушачью песенку тоже. Откуда мне знать?

— Ну да, этого никто не знает. Даже Мессир Аврелиус не знал.

— Думаешь, им не все едино?

Сидеть в подвальной камере было негде, разве что на полу, а он был усыпан гравием, грязным и холодным. Я попытался прижать колени к груди, чтобы согреться, но это отозвалось болью в ребрах.