Дар змеи

Нам некуда было бежать. Мы не могли даже встать из-за стола. Мы были прикованы к Маше и остальным, которые, в свой черед, были прикованы к огромному тяжелому дубовому столу, за которым мы сидели. Нико ничего не мог поделать, кроме как склонить голову и надеяться на то, что Лицеа из тех придворных, что не обращают на нас внимание, а совсем не из тех, которые глазеют на нас. К счастью, они не восприняли это всерьез, ну, эти слова о княжеском столе. До нашего темного угла Рыцарского зала от возвышения, на котором стоял почетный стол, где восседали Князь Артос и дама Лицеа, было далеко.

— Что делать, если она тебя увидит? — прошептал я Нико.

— Ничего! — ответил Нико. — Особенно тебе. Слышишь? Совершенно незачем отрубать разом обе головы.

Он ничуть не сомневался в том, что они сделают с нами, если Лицеа его узнает.

Трубы прогремели снова, и внесли первое блюдо. То была камбала, приготовленная с каким-то белым соусом. Карле схватил кусок рыбы пальцами и только собрался запихнуть его в рот, как страж, стоявший за его спиной, шлепнул узника по руке и прошипел: «Еще нельзя!» — словно был благородной дамой, приставленной к невоспитанным детям, чтобы научить их хорошим манерам. Какой-то Наставник (был ли это Вардо?), стоявший наискосок за стулом Князя, сделал шаг вперед.

— Давайте же все мы возблагодарим Князя за ту милость, за трапезу, что он по доброте своей даровал нам: да укрепит она нашу плоть и настроит наш разум, дабы мы еще лучше служили ему. Нашему Князю! Князь!

— Князь! — прогремело в зале.

Казалось, все, кроме нас, старались перекричать друг друга.

И только после этого Карле позволили съесть рыбу.

Нико сидел, склонившись над своей тарелкой, и тыкал вилкой в белую рыбу.

С тех пор как мы пришли в Высокогорье, он отрастил бороду, и как раз теперь она была чуть-чуть длиннее обычного. Но достаточно ли этого, чтобы сделать его неузнаваемым? Не думаю. Он и с бородой остался самим собой!

Я взял кусок камбалы. Он сильно отдавал чем-то кислым. Быть может, это лимон из княжеских теплиц?

У меня так пересохло во рту, что трудно было глотать, но было бы подозрительно, если бы мы ничего не ели. Вокруг нас остальные узники лопали так, словно никогда в жизни ничего подобного им не подавали. Пожалуй, так оно и было! Во всяком случае, в Сагис-Крепости.

Снова загремели трубы. Вокруг нас за столами гости тотчас отложили ножи, вилки и затихли. Князь поднялся! Он чуть склонил набок голову, разглядывая собравшихся. Мне почудилось, что покрытая капюшоном голова придавала ему сходство с хищной птицей — с ястребом или, может, с орлом.

— Среди нас необычные гости, — так начал он свою речь. — Люди, что утром сидели в самом глубоком острожном подвале замка, ныне сидят как почетные гости за столами, покрытыми шелком. Они постигли учение! Пусть же и другие постигнут его: «Кто был низок, может стать высок. А тот, кто высок, может стать низок, ежели на то будет воля Князя!»

Наступила мертвая тишина. Думаю, гости едва осмеливались перевести дух. Никакого сомнения! То было предупреждение всем! Они не смеют быть уверены. Ни в чем. Им только стоит поглядеть на нас, чтобы знать, куда они причалят, если Князь будет ими недоволен.

«Поучение во всем!» — так было написано на дверях Дома Учения. Казалось, будто вся Сагис-Крепость была огромным Домом Учения, а уроки повсюду одни и те же: «Склоняйся перед Князем, а не то тебе сломают хребет!»

Все смотрели на нас, даже и те, кто делал вид, будто нас там не было. Я не мог заставить себя не следить за выражением лица дамы Лицеа, но она вроде не обратила внимания на Нико.

Князь сел. Снова гремят трубы, и тут же вносят следующее блюдо, и я перевожу дух.

Я покосился на Нико. Крохотные нежные жемчужинки пота поблескивали на его лбу и скулах, и даже если он время от времени отправлял что-то в рот, вкуса он не чувствовал.

Я никогда бы не подумал, что кто-нибудь может тосковать по темной, дурно пахнущей, кишащей вшами острожной дыре. Но как раз теперь я был уверен в том, что мы оба — Нико и я — предпочли бы валяться на загаженной соломе в этой дыре, вместо того чтобы сидеть здесь и таращиться на фазанью грудку и мелкие кисловатые виноградинки.

Сотни свечей в светильниках величиной с колесо экипажа висели над нашими головами. Нико был не единственным здесь, кто покрылся потом. Безбородое лицо Маши пылало и стало влажным от жара свечей и вина. Жемчужинки пота блестели и на лице Карле, меж тем как он жадно набивал свое пузо фазаном, ничуть не заботясь о ноже и вилке.

Вдруг в конце нашего стола встал сам капитан лейб-гвардии Князя.

— Князь желает знать, кто из вас умеет читать, — вымолвил он.

Маша не выпил столько, чтобы утратить свою закоренелую бдительность.

— Зачем? — осторожно спросил он.

Однако Карле, который слишком глубоко заглянул в свой кубок, опередил ответ Маши на вопрос капитана.

— То был мой друг Нико! — сказал он гордо и дружески похлопал Нико по плечу своей испачканной фазаньем жиром рукой. — И Давин, этакий плутишка! Они кое в чем мастаки, эти двое! А Наставники, видать, на это не рассчитывали!