Дарители

— Нет! — вскрик был мучительным, страдающим. — Нет! Да! Ушел! Исчез! Зачем ты приехал?! Боже мой, почему у тебя такая власть надо мной… даже теперь, почему у тебя такая власть?!..

— Потому что тебе никогда не забрать ее целиком, — Слава отошел к двери и включил люстру. В комнату плеснулся свет, и Наташа, слабо вскрикнув, закрылась руками, словно на нее обрушилась волна обжигающего пламени.

— Нет, зачем?! Выключи!

— Тебе уютней в темноте, да?! — он схватил ее за плечи и как следует встряхнул. — П-посмотри на меня!

Наташа вскинула голову — ее глаза были бурлящей лавой множества эмоций. Она дернулась назад и взмахнула рукой с зажатой в ней сигаретой, словно защищаясь.

— Ну, что же ты?! — зло спросил Слава, тяжело дыша. — Хочешь п-прижечь?! Ну, валяй, валяй! Ну!

— Я не могу! — простонала она. Лава в ее глазах вскипела, Наташа выскользнула из его рук, потом сжала свободными пальцами тлеющий кончик сигареты, со свистом втянув в себя воздух, и на пол дождем посыпались искры, мгновенно угасая. Слава запоздало выбил сигарету из ее руки.

— Тебе уже и т-так сладко, да?! — прорычал он, едва сдержавшись, чтобы не взвыть от боли, неожиданно пронзившей голову насквозь. — Сколько же их там, в тебе, этих грязных обрезков?! А ну, смотри на меня!

— Я смотрю, — на этот раз ее голос был испуганным. Из уголка глаза скатилась слезинка и остановилась на щеке, сияя под ярким светом, но это не остановило Славу — он не знал, кто именно сейчас плачет.

— Нет, не так! Смотри мне в глаза — как ты это любишь делать, насквозь смотри!

— Я не хочу! — взвизгнула Наташа истерически. И голос, и лицо Славы напугали ее — он не был таким даже там, в поселке, когда уходил, казалось, навсегда. Чужое клубилось в ней, но больше всего сейчас преобладало одно — она боялась, бесконечно боялась, бесконечно…

— Ах, не хочешь?! Тебе не интересно, да?! Т-ты знаешь, что увидеть нечего?! Конечно, я далеко не ангел, но во мне нет ни одной гиперболизированной дряни, да?! А вдруг уже появилась?! Ты п-полгода меня не видела, я мог измениться, я мог полюбить чужую кровь на своих руках — или еще что похуже! Смотри… или я не з-знаю, что с тобой сейчас сделаю!

Наташа подняла голову и заглянула в его глаза, и они раскрылись, впуская ее — дальше, еще дальше, в самую глубь, туда, где скрывалось то, о чем не говорилось никогда и не скажется… Она видела многое, но все это заслоняло одно — то, что она никогда не видела раньше и не смогла бы нарисовать — теплое, нежное, безгранично прекрасное, бережно хранимое в ладонях души, несмотря на все, что довелось пережить… впервые, глядя, она не чувствовала голодного азарта, предвкушения, того холодного огня, в котором сгорало все, кроме проклятого дара. Она чувствовала только это тепло, и что-то отступало, бессильное, а вместо него…

…балкон напротив Дороги… Вершина Мира… больно, так больно… что же сделать для тебя… не пропадай… не упади… я не дам тебе упасть…

…Дорога, совсем близко… клонится со скрипом старое дерево… рука порхает над холстом, вживляя в него нечто…

… таблетки, высыпающиеся из разжавшихся пальцев… злость, ужас… чуть-чуть бы опоздал и…

…звезды, серебристая вода, звонкий смех… боже, как хорошо… моя…

… что с тобой сейчас… где ты… совсем одна…

Ей не было дано заглянуть в его память, и то, что она видела, нельзя было назвать картинками воспоминаний, этому не существовало определения в языке слов, принятом в том мире, который остался за его глазами… и все это кружилось вокруг нее и в ней, пока не втянулось, словно в воронку, в каштановую глубь ее собственных глаз, сияющих и чистых — таких, какими, несмотря ни на что, видел их он… Уходить было мучительно трудно, уходить не хотелось… Наташа с трудом закрыла глаза, и от этого где-то глубоко в мозгу словно что-то порвалось, будто этим простым движением век она разорвала собственную плоть, срастившую ее с тем миром. Покачнувшись, она прижалась к плечу Славы, и он обнял ее.

— Тогда, в поселке… ты б-была такая худенькая, — вдруг сказал он. — А теперь… ты стала такая красивая, что дрожь берет. Ты прости меня… но устоять невозможно, даже зная, что внутри этого тела сейчас не ты… не совсем ты. Но сейчас… ты та самая… моя.

— Нет, Слава, — Наташа мотнула головой, — ты не совсем прав. Я же никуда не деваюсь, я всегда здесь, я вижу, я слышу, я чувствую, просто… я словно схожу с ума, я говорю и делаю такие вещи… я хочу такого, что никогда не взбрело бы мне в голову. Я не могу заставить себя не делать так, это как приступы, это сильнее меня, но при этом я все осознаю. Только… иногда мне кажется, что меня… так много… ты не представляешь, до чего это омерзительно! И еще… пока ведь в моем сознании все еще существуют какие-то барьеры, но что будет, когда они не выдержат?! — она прижалась щекой к его щеке. — Мне страшно, Слава, мне так страшно. Витка здесь больше не живет, и за нее я спокойна, но ты… я боюсь, что…

— За меня не беспокойся.

— Славочка, милый мой, как хорошо, что ты здесь, со мной, — прошептала Наташа ему в ухо, касаясь его губами. — Люби меня… люби сейчас, пока это еще я.