Дарю, что помню

Все это – одушевленные и неодушевленные свидетельства весьма завидно-добротного немецкого житья-бытья, через несколько лет превращенного в светло-серую среднесоветскую житуху, позволившую переселенцам из Украины, Белоруссии, России, Литвы выращивать на Прусской земле по 16–18 центнеров зерна с гектара и «приколоть» за это орден на «грудь» Калининградской (что делал в этой Пруссии Калинин???) области, напрочь забыв о том, что поверженный враг получал на этой же земле по 50–60 центнеров…

«Ну, присоединили к России Восточную Пруссию – цветущий уголок земли. Что из этого получилось? Сейчас туда прежних хозяев и в гости-то пустить стыдно…» (Коваленко В. Имперский синдром. Огонек. 1993. № 42–43.)

Так вот, все это житье-бытье глядело на нас с каким-то, я бы сказал, осудительным любопытством и всем своим видом словно задавало вопросы: «А дальше что? А с нами что?», на которые ответить мы, конечно же, были не в состоянии. Лишь предчувствие подсказывало ответ: «Не жить вам так, как жили…» Ну, а как именно? – предчувствие молчало…

В середине двора – собачья будка и на длинной цепи – ее квартирант. Красавец пес! Немецкая овчарка! Цепь позволяла красавцу дотянуться до ворот в коровник, в птичник, до дверей гаража, жилого дома и до озерца-прудика. Пес был единственным «предметом» двора, не задававшим своим видом никаких вопросов. Он действовал! Он прогонял нас! Он пугал! Он был принципиален и без устали рычал и гавкал на незваных гостей. Во избежание физических схваток, мы были вынуждены забаррикадировать от него вход в наше жилище.

Озерца-прудики, а их было многое-множество по всей Пруссии – до «обработки» их нашими «тружениками», теми, кто «был ничем, а стал всем», – выглядели явно «враждебно»: они кишели рыбой, раками, да и вода была в них до «безобразия» чистой, без цветущей зелени-ковра родных водорослей… Одним словом, непорядок! Правда, надо сказать, что через несколько лет все встало на свое место: все озерца-прудики приняли наш облик: красивый ковер ряски покрыл все водоемы; раки, которых не успели сожрать, спокойно скончались, рыбу всю выловили в связи с необходимостью поднимать благосостояние народа… И успокоились! Каждый имеет право на отдых! Уж больно отвлекали эти озерца советского труженика от строительства нашего, невиданного доселе, будущего…

Однако вернемся к вражескому псу. Очень он мне понравился. Мордочка и глаза изумительно выразительные, кокетливо подвижные и часто изменявшие свой рисунок брови: то они обе дугой приподняты, то смыкаются очень сурово, то одна приподнята, а другая нет, и наоборот. Постоянно менялось положение головы: когда он лаял – она приподнималась носом вверх и направлялась, как пушка, прямо на тебя, то неожиданно склонялась то влево, то вправо. Уши его словно два флажка в руках матроса, передающего сигналы по системе Морзе. Описать этот танец ушей-локаторов просто невозможно! И никакого движения хвостом…

Очень мне хотелось подружиться с псом. Но как? Да еще за неделю! И все же я додумался! Я попросил всех, разместившихся в доме, не давать псу никакой еды, не обращать на него никакого внимания и даже иногда бросать в него камушками… Таким образом, на фоне этих неприветливых дядей появлялся я – дядя-ангел, который (стоя сначала на безопасном расстоянии) подкидывал ему то суповые косточки из солдатского котла, то кусочки колбаски, то сладенького чего-либо: сахарку, конфетку или печеньице…

В конце второго дня пес стал лишь взглядом реагировать на кличку Рекс, почему-то присвоенную ему с первого взгляда.

На третий день расстояние между ангелом и псом сократилось вдвое, и при желании пес мог закусить слегка и мной. Братание развивалось благоприятно… На мое «Рекс!» – пес движением ушей уже стал как бы отвечать: «Ну, я Рекс! Что дальше?»

Утро четвертого ознаменовалось тем, что, приблизившись к моему новому знакомому с каким-то лакомством, я заметил легкое помахивание хвостом, робкое, неритмичное – хвост то замирал, то оживал, то нервно подергивался, то пару раз резко смахивал пыль с дорожки, на которой лежал. (Кто-то когда-то рассказывал мне, что после такого поведения хвоста собака, как правило, агрессивно себя не поведет.) Я решился на самопожертвование, подошел и предложил ему какую-то вкуснятину из рук. Пес посмотрел мне в глаза, лениво поднялся, приблизился к руке, понюхал гостинчик и осторожно-осторожно, прямо-таки максимально интеллигентно, как бы стесняясь, принял его огромными клыками.

Ну, что ж, первое «лапопожатие» состоялось!