Дарю, что помню

Другой пример. Главные режиссеры театров, как правило, ревниво относятся к приходу сильного режиссера и предпочитают иметь под рукой уступающих им по одаренности. Каково же было мое восхищение Михаилом Михайловичем, когда он с радостью принял мое предложение пригласить в театр имени Станиславского гениального Алексея Денисовича Дикого руководителем моей первой постановки – пьесы «Правда об его отце». И каково было восхищение всей труппы театра, когда Яншин сам устроил торжественную, с участием сымпровизированного оркестрика, встречу первого прихода Дикого в театр!

Каким прекрасным и чистым, не боявшимся конкуренции, даже не очень выгодной для себя, утвердил себя Яншин в глазах всего театра, когда с большим интересом, молча, не желая мешать никому, подсматривал репетиции Дикого. Это было не только трогательно, но и очень поучительно.

Михаил Светлов

Михаил Аркадьевич Светлов всегда казался мне худеньким цыпленком, в глазах которого – удивление. И еще тоска. Но этот не очень громкий, скромный человек был очень мужественным. Будучи смертельно больным и зная это, выпустил несколько сборников стихов. О его чувстве юмора ходили легенды. Однажды позвонил своему другу и сказал: «Рак у меня есть, привези пива». Спросил в Литфонде, по какой категории его будут хоронить, и, узнав, что по высшей и что по смете это будет стоить 1000 рублей, в старых деньгах, попросил похоронить его по третьей категории, что стоило значительно меньше, а разницу в деньгах выдать на руки на пиво…

Не все ладно складывалось дома. Часто засиживался в ресторане. Бывало, брал такси, просил водителя почитать книгу или погулять, а сам засыпал в машине на несколько часов. Платил в несколько раз больше положенного по счетчику.

Для одного из спектаклей театра имени Станиславского Михаил Аркадьевич написал песенку. После премьеры в складчину устроили банкет. Светлов – человек щедрый, бессребреник – внес самую большую лепту. Все прошло весело, шумно. Каждому участнику спектакля Светлов написал на афише шутливые стишки, и каждый читал их вслух. Это было нечто вроде тоста. Не прочел его посвящения один я. Банкет закончился. Я провожал Светлова до дома.

– Стагик! – Он негромко грассировал. – А ты почему не прочел то, что я тебе написал?

– Да мне неудобно было, Михаил Аркадьевич. Я в главной роли, сорежиссер, а вы мне написали… Неудобно как-то читать.

– А что я написал?

– Вы написали: «На сцене ты чудесник-чародей. Отдашь ты двадцать пять рублей?» Я не брал у вас денег – мне было неловко.

– Ты смешной человек. Напгасно не прочел. Так ты не бгал у меня двадцать пять гублей?

– Слово вам даю: никогда в жизни.

– Знаешь, подведи меня к фонагю. Вон к тому, там светлее.

Он полез во внутренний карман, долго рылся там, потом опять спросил:

– Так ты точно говогишь, что не бгал у меня двадцать пять гублей?

– Клянусь.

Достает деньги:

– На тебе двадцать пять гублей, я гифму не нашел.

В коктейль-холле на улице Горького сидел Михаил Аркадьевич и потягивал через соломинку коктейль. Вошел Константин Симонов, увидел его, всплеснул руками.

– Миша! Стагик! – Симонов тоже немного грассировал. – Ты что здесь делаешь?

– Газве не видишь? Утопающий за соломинку хватается.

– Пегестань валять дугака! Тебя десять дней ищет министг культугы товагищ Михайлов! Почему ты к нему не являешься? Ты что, боишься министга культугы?

– Нет, я министга культугы не боюсь. Я боюсь культугы министга.

В последнее время Светлов жил один в однокомнатной квартире. В этом же доме жила актриса Ольга Аросева. Как-то он обратился к ней:

– Оля, у меня к тебе такая пгосьба. Уезжаю недельки на тги. Пегед отъездом хочу посидеть с дгузьями. Ты знаешь, у нас, евгеев, целая индейка – как бы символ богатства, символ счастья. Пожалуйста, закажи в гестогане целую индейку, и чтобы на блюде! Скажи – для меня. Пусть зажагят хогошую-хогошую индейку.

Ольга Александровна выполнила просьбу. Привезли индейку, поставили блюдо на стол. Светлов встретился с друзьями и уехал. Через две недели лифтерша обращается к Аросевой:

– Ольга Александровна, какой-то запашок из светловской квартиры.

Ключи были у Ольги Александровны. Вошли в квартиру: пустые бутылки, все закуски съедены, а в центре стола на блюде лежит нетронутая огромная индейка! Все убрали, помыли, индейку выкинули. Приезжает Светлов. Аросева к нему:

– Михаил Аркадьевич, что же вы? Такие деньги бешеные за индейку выбросили. Все съели, выпили, а она нетронутая осталась?

– Оля, неужели ты думаешь, что я позволил бы своим дгузьям пгитгонуться вилкой или ножом к евгейскому счастью?!

Светлов встречает Аросеву у подъезда дома:

– Олечка, я хотел с тобой посоветоваться. Я ведь пгофан в пгактических делах. Мне лифтегша постигала тги губахи. Я ей за это купил шегстяной отгез. Я ее не обидел?

Самое мое любимое изречение гениального поэта:

Счастье поэта – всеобщее,Несчастье – конфиденциальное.

Евгений Леонов