С этими словами Безымянный вытащил свой двуручный меч и, отбросив все раздумья и сомнения, бросился в атаку. Необдуманное, слепое нападение приводит к известным, бескомпромиссно летальным последствиям. Раскалённая сталь пронзила грудную клетку, пройдя сквозь кости и сердце, как горячий нож сквозь сливочное масло. От удивления и неожиданности его глаза расширились, а из горла вырвался жалкий, сдавленный хрип вперемешку с кровью. Каждую клеточку тела пронзила острая боль, мысли забились в бешеном темпе, обжигающее чувство обиды очень гармонично вписывалось, являясь прекрасным дополнением к раскалённому клинку в груди. С чавкающим звуком меч покинул его тело. Бессильно упав на колени (ноги отказывались подчиняться и держать туловище), он с трудом поднял голову и встретился взглядом с Гаухолсом. Снедаемая горькой тоской, Гаухолс смотрела на его окровавленное лицо и в её взгляде читалось одно — сожаление. Один лёгкий толчок, и тело рухнуло на мягкое белое покрывало. Стеклянный, безжизненный взгляд уставился в мрачное, тёмное небо, освещённое слабым огнём умирающего. Агония тела, несовершенного и смертного по своей природе, просто ничтожество, в сравнении с агонией умирающей звезды — такой величественной и красивой когда-то, а ныне гибнущей в собственном огне. И даже эта агония не сравнится с беспомощными терзаниями чистого и вечного, по своей сути, сознания. Сквозь застилающий глаза туман, он увидел, как огненный венец ярко вспыхнул и взорвался, окутывая всё вокруг испепеляющими языками пламени. Последний образ, который промелькнул в умирающем сознании — черный силуэт, тонущий в ослепительном и яростном танце стихии, но абсолютно не поддающийся разрушительному воздействию огня. Мрачный, безмолвный силуэт Гаухолса. Огненный смерч поглотил его тело, испепеляя каждую клеточку, обращая в безжизненный прах.
Тяжело вздохнув, Гаухолс села возле горстки остывающих углей и печально улыбнулся. Маленькое пламя танцевало, проживая последние мгновения своей жизни, искры взлетали в небо и кружились в сверкающем танце.
Но...
Попаданец покидает тело. В этот сосуд возвращается нечто иное. Вероятно, этому поспособствовало уничтожение кубического мануфракта и гибель рук от Хранителя Кристального Подземелья.
Безумие и отчаяние – позывы непримиримые, противоборствующие испокон веков. Голод всегда толкал смертных вперёд, на поиски пропитания, а страх загонял их в укрытия и сковывал на месте. Действие и бездействие
Философы и демагоги любят рассуждать, что произойдет, если неудержимая сила встретит незыблемую стену. Но как насчёт того, что оба абсолюта окажутся намертво сплетены в одном сознании. В одной детской душе.
Что будет тогда?
Взрыв.
Под давлением парадокса оболочка души Безымянного лопается, подобно стекляшке, и живительная эссенция – самая суть Безымянного, начинает изливаться вовне. Тьма не беспокоится, так и задумано. Человек ни за что не пережил бы такой метатравмы, однако законный Хозяин Тьмы – уже не человек.
По той же причине его чувства не поддаются описанию: человечество не придумало слов, раскрывающих пропажу барьера между внутренним “я” и окружающим миром.
Да, бывший Безымянный по-прежнему ощущает рассеявшиеся в пространстве частицы души. Впрочем, тут ничего сверхъестественного нет – люди тоже ощущают свои кишки, когда те выпадают из вспоротых животов наружу. Разница в масштабе. Невидимые, неосязаемые волны эссенции распространились на многие метры вокруг и не намерены замедляться. Существо воспринимает окружающую среду как продолжение себя: просачивается в холодный воздух, истлевшие трупы, сточенные камни. Но четче всего она улавливает смерть и отчаяние. Чужое отчаяние и смерть.
Раззадоренный, предвкушающий оккультист. В потустороннем спектре он выглядит как клякса, переливчато сверкающая оттенками психопатии. Он буквально светится безумием – жутким обжорством, которое не утолить пищей. Такое при возможности заглотит весь мир и потребует добавки.
Тьма отсекла хозяину всю память, кроме связанной с основополагающей идеей.
Гаухолс, носитель измученной души, ярко пульсирует страхом. Странно: он или она осознаёт всю грозную мощь зарождающегося божества, однако не убегает. Наоборот – лезет на рожон. Зачем? Она же пока не зажата в угол…
Гаухолс видит, под Созданием-бывшим-Безымянным безо всяких видимых причин возгорается земля. Прожорливые очаги синего пламени вспыхивают вокруг, заграждая ему дорогу.
Гаухолс, ощущая жар на стопах, перескакивает взметнувшуюся на пути полосу огня.
Создание не прекращало разрастаться ввысь и вширь. Отяжелевшее, оно валится на согнувшиеся колени, и за распухшими телесами уже не видно ног.
Пятиметровая туша выглядит и тощей и обрюзгшей одновременно, выпирающие кости торчат между свисающих жировых складок. Никаких человеческих очертаний, громадина походит на термитник из плоти, в верхушку которого воткнули, шутки ради, шлем Безымянного.