Дарованная Гладиатору

— Я люблю тебя, — шепчу Элоизе, когда она целует мою руку.

— Я тоже тебя люблю, Кезон. Это было лучшее время в моей жизни. Я бы выдержала тысячу ударов кнута, если бы только это означало, что снова буду здесь с тобой.

— Тебе никогда не придется больше страдать от кнута, — рычу и, наклонившись, припадаю губами к её губам. — Потому что сегодня к вечеру мы будем свободны.

Затем нежно скольжу губами по губам Элоизы. Тело тут же воспламеняется от желания овладеть моей Венерой, но сейчас не время.

Сначала я должен завоевать для нас свободу.

— Будь осторожен… Пожалуйста, — шепчет Элоиза, вцепившись в мою руку.

— Я вернусь к тебе, — я размыкаю её пальцы. — Обещаю. Ничто не сможет остановить меня.

Септимус ухмыляется, когда я подхожу к нему, и у меня внезапно возникает острое желание схватить его за горло и протащить его мерзкую тушу сквозь прутья решётки.

— Надеюсь, она не утомила непобедимого чемпиона Рима, — усмехается он, но его ухмылка молниеносно исчезает, когда видит пламя ярости в моих глазах. — Новые правила, — бормочет он, быстро меняя тему. — Все гладиаторы должны быть закованы в цепи во время передвижения по коридорам. Так постановил император.

Я вздыхаю, поворачиваюсь и просовываю руки сквозь прутья решетки. Это последний раз, когда буду в цепях. Уж я, черт возьми, об этом позабочусь.

Септимус подзывает стражника. И тот сковывает мои запястья за спиной и лодыжки вместе, пока я смотрю в печальные глаза Элоизы.

— Я люблю тебя, — шепчу ей.

— И я тебя, — шепчет она в ответ.

***

Меня выводят из камеры и тут же окружают несколько стражников. Септимус спешит по длинному тёмному коридору, и мы вслед за ним. Что-то в поведении Септимуса настораживает. Он очень взволнован, как будто… как будто вот-вот потеряет свою самую большую дойную корову во всей Римской империи. Он заработал на мне миллионы сестерциев.

— Ты уверен, Септимус? — обращается к нему один из стражников.

— Мне кажется, он в боевой форме.

Септимус поворачивается к стражнику с хитрой ухмылкой на лице.

— Я когда-нибудь подводил тебя раньше?

И тут зловещее ощущение пронзает меня.

— Я ставлю все свои сбережения, — продолжает стражник. — Двадцать три сестерция.

— Тогда сегодня вечером ты будешь пировать, пока твой не живот не застонет. Будешь трахать шлюх, пока твой член не попросит пощады, — и Септимус гаденько смеётся.

Я останавливаюсь, и все поворачиваются ко мне.

— Ты… ты ставишь против меня. Так? — выдавливаю из себя ошеломившую меня догадку.

Септимус пожимает плечами.

— Да, старина. Ты не выйдешь живым из этого боя.

Страх начинает давить на меня, как свинцовый груз.

— А как же Элоиза? Что будет с ней?

Септимус пятится назад, прекрасно зная, что я убью его, если мне предоставится такая возможность.

— Я уже продал ее сегодня утром, — шипит он и его глаза искрят от злости. — Очень и очень выгодно продал.

Кровожадно зарычав, бросаюсь к нему, но дубинки стражников градом обрушиваются мне на голову, и я падаю на колени.

Я борюсь с надвигающейся чернотой, но даже всемогущий Кезон Винициус не может сдерживать ее вечно. В конце концов… с именем своей возлюбленной на губах… тьма одерживает надо мной верх...

Прихожу в себя уже один в каморке, из которой всегда выходил на арену.

***

Моя голова чертовски сильно болит, когда я стою на арене под нещадно палящими лучами послеполуденного солнца.

У меня нет выбора, кроме как бросить все силы на то, чтобы пробиваться к свободе и вернуться к своей возлюбленной. Я уничтожу всё, что стоит между мной и Элоизой. Я пообещал ей, что она больше не будет рабыней, и собираюсь выполнить своё обещание.

Толпа гудит от возбуждения. Это мой последний бой, и все, кто хоть что-то значат в Риме, находятся здесь.

Я представлял себе этот момент в течение многих лет. Представлял себе день, когда наконец разорву цепи, порабощающие меня, но теперь вместо волнения и предвкушения скорой свободы, во мне поселился страх.

«Ты не выйдешь живым из этого боя».

Слова Септимуса эхом отдаются в голове. Чёрт возьми, какие ужасы и испытания он приготовил для меня?

— Достопочтимый народ Рима! — кричит ведущий, и толпа взрывается радостными криками и овациями. — Вот и настал тот день, которого вы все так долго ждали! Величайший гладиатор, которого когда-либо знал мир, Кезон Винициус, сражается в свой сотый раз!

Рев толпы оглушает.

— Если он победит, то тут же будет освобожден, — продолжает глаголить ведущий под одобрительные возгласы толпы. — Ну а если погибнет...

Толпа вновь взрывается радостными криками. Они любили меня много лет, но толпа – безжалостный кровожадный зверь, желающий увидеть, как прольется кровь. И поскольку это мой последний бой, кровь, которую они хотят видеть пролитой – моя собственная.

— …Душа великого Кезона Венициуса навсегда останется в Колизее, — торжественно провозглашает ведущий.

Я качаю головой, а толпа продолжает одобрительно реветь. Нет, моя душа будет рядом с Элоизой, где ей самое место.

— А сейчас поприветствуйте нашего Императора Веспасия, подарившего нам этот исторический финальный бой!