Дарвин и Гексли

Разумеется, книга об орхидеях совсем не так безобидна, как может показаться. Орхидеи словно созданы для того, чтобы служить оплотом антидарвинистам. Прежде всего, они, подобно другим замысловатым по своему строению организмам, считались в ботанике ярким примером искусства ради искусства или, по крайней мере, искусства ради человека. И раз так, они не имели ни малейшего отношения ни к целесообразности, ни к естественному отбору. Поэтому Дарвин и показал, что изощренная красота орхидеи не просто радует глаз человека, но служит на пользу самому растению, что «бессмысленные на первый взгляд бугорочки и рожки» нужны и целесообразны.

Но даже если допустить, что господь бог отдавал предпочтение полезности, а не красоте, все равно на первый взгляд похоже было, что книга Дарвина лишь подтверждает довод о существовании в природе промысла божьего. На самом же деле она этот довод подрывала. Аза Грей не замедлил это обнаружить, на что Дарвин, в свою очередь, не замедлил отозваться: «Из всех, кто метит в самую точку, Вы попадаете первым, никто больше не догадался, что орхидеи заинтересовали меня главным образом как возможность „обойти врага с флангов“».

Короче говоря, вместо того чтобы нападать в лоб на идеи творения и высшего промысла, он стремится показать их несостоятельность, выявленную реальным развитием науки. Приспособления у орхидей во всем их многообразии, во всей их сложности никак не могли быть результатом единого акта создателя. В строении орхидей заложено слишком много истории. Работа завершается разбором гомологий, в котором Дарвин прослеживает развитие орхидей из его истока — растений класса однодольных. Это движение от формы обобщенной к форме высокоразвитой и специализированной лучше всего объясняется естественным отбором. Дарвин говорит:

«…чем больше я изучаю природу, тем больше убеждаюсь, что изумительные устройства и приспособления — приобретаемые постепенно, по мере того как накапливаются мелкие, случайные изменения, идущие во многих направлениях, при сохранении тех признаков, которые в сложных и постоянно меняющихся условиях жизни благотворны для организма, — неизмеримо превосходят самые изощренные устройства и приспособления, какие способна создать человеческая фантазия».

Не правда ли, рассуждения подобного рода хоть кого наведут на мысль, что вселенский разум излишен, когда в мире имеется естественный отбор?

После того как книга была выпущена, герцог Аргайльский в журнале «Эдинбург» заявил, что, хотя доводы Дарвина служат доказательством естественного отбора, язык его служит доказательством господних предначертаний. Он все время пользуется такими выражениями, как «прекрасное изобретение», «нижняя губа предназначена… для того, чтобы привлекать», «нектар умышленно помещен». Автор рецензии делает вывод, что Дарвин нечаянно проговаривается о правде. Выпад герцога блистательно парировал Уоллес, и Дарвин сохранил душевное равновесие.

Признаться, Чарлз не так страшился богословов, как ботаников. Книга об орхидеях была задумана как пример применения естественного отбора к растительному царству, и теперь автор ее был полон дурных предчувствий от сознания, что вторгся в чужую область да еще открыл там основной закон. Но ботаники читали и только похваливали. Большим спросом пользовалась книга и у широкого читателя. Чарлз был так изумлен и обрадован своим успехом, что счел нужным сочинять на самого себя уничтожающие отзывы, чтобы не потворствовать собственному тщеславию.

Изучение орхидей осталось для него любимым занятием на всю жизнь. «Чудесные создания эти орхидеи, — писал он совсем уже на склоне лет, — и порой отрадно бывает вспомнить, что кой-какие мелкие частности в их способе оплодотворения выяснил я».

30 ноября 1864 года Королевское общество, уступив веяниям времени, наградило Дарвина Коплеевской медалью. Впрочем, это отнюдь не означало, что английская наука уже решилась выразить одобрение его взглядам. Под благовидным прикрытием обтекаемой казенной фразеологии генерал Сэбин в торжественном слове на юбилейном обеде подчеркнул общие заслуги Дарвина в геологии, зоологии и ботанике, а вслед за тем, обдуманно вынув из «Происхождения» самую его душу, стал превозносить этот труд как ценный для науки «кладезь наблюдений». Он не преминул отметить, что в основном награда присуждается Дарвину за такие классические работы, как «Опыление орхидей».

Тотчас же, возмущенный этой попыткой опорочить величайшее достижение его друга, поднялся Гексли и пожелал узнать, выразил ли генерал мнение всего общества. Сэбин мигом смягчил наиболее обидные выражения. Столь же возмущенный, хотя по-прежнему плутающий меж двух миров, выступил с возражениями и Ляйелл. Потом он сообщил о случившемся Дарвину, который по обыкновению при этом не присутствовал: «Я сказал, что был вынужден отречься от своей старой веры, не нащупав еще как следует дороги к новой. И все же я зашел так далеко, что, думаю, Вы остались бы довольны», — виновато прибавил он.