Дары и анафемы. Что христианство принесло в мир? (5-е изд., перераб. и доп.)

И почерпнула этот рассказ Церковь из того круга устных преданий, которые стояли на границе канона и апокрифов. Первый церковный историк — Евсевий Кесарийский — в начале четвертого столетия встречал в трудах Папия Иерапольского (сер. II в.) этот рассказ: «Он же пользуется Первым посланием Иоанна, а также Петра и рассказывает о женщине, которую обвиняли перед Господом во многих грехах. Рассказ этот есть в „Евангелии евреев“» (Церковная история. 3, 29, 17). Текстологи отмечают, что язык этого отрывка много ближе к языку синоптических Евангелий, чем к языку Евангелия от Иоанна….

Между прочим, именно тут встречается единственный случай употребления слова «совесть» во всех Евангелиях («Будучи обличаемы совестью»). И то эта фраза есть не во всех рукописях, содержащих данный рассказ.

Так что обличители «церковной цензуры» могут быть довольны: мы вынуждены признать — рука церковных редакторов нечто вставила в изначальный евангельский текст. И эта вставка — слово совесть.

Разговоры же о том, что Церковь что-то содержательно и целенаправленно цензурировала и вычеркивала из Писания, отпадают при обращении к истории новозаветного текста.

Только в одном случае можно предположить попытку содержательной правки текста. Согласно Мк. 1, 40–44 «Приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая пред Ним на колени, говорит Ему: если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его и сказал ему: хочу, очистись. И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его и сказал ему: смотри, никому ничего не говори, но пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им».

Проблема в том, что, в отличие от рукописей IV в. (Синайского и Ватиканского кодексов), кодекс Безы (V в.), старолатинские рукописи ff2 (V в.) и r1 (VII в.) вместо «умило-сердившись» предлагает — «разгневавшись». Возможно, эта правка была призвана согласовать чувство Христа в минуту исцеления с тем гневом, который Он проявил позже («embrimhsamenos» — «прогневался»; в русском переводе неточно — «посмотрев строго»)[539]. «Гнев Христа объясняется тем, что прокаженный своим приближением ко Христу, которого окружали люди, нарушил закон Моисея, запрещавший прокаженным входить в стан Израильский»[540].

И все же церковная традиция удержала более раннее чтение — «умилосердившись».

В современном православной богословии вопрос о редактурах и вставках в библейский текст вовсе не табуирован[541].

Есть очень простой путь к тому, чтобы убедиться, что Церковь ничего из Евангелия не вычеркивала. Кто более всех христиан был склонен к цензуре? — Католики. И вот если бы католики решились подчистить Евангелие, то какое место из Евангелия они бы выбросили первым? Вероятно, то место, где Христос говорит апостолу Петру, некстати предложившему не пойти на Крест, обойти распятие, не идти в Иерусалим: Отойди от меня, сатана!

(Мф. 16, 23). Ведь для католиков их вера в папскую власть и ее непогрешимость базируется именно на том, что папы наследуют непогрешимость ап. Петра. А тут Сам Христос не просто говорит Петру, что ты, мол ошибся, но говорит предельно резко: это сатана говорит через тебя сейчас…

Поскольку даже этот текст не вырезан, но читается во всех даже латинских рукописях, то нет основания считать, будто Церковь выбросила хоть что-то. В наших Евангелиях много мест, колющих совесть христиан. Кто из нас соблюдает заповедь Христа: Не берите с собою… двух одежд (Мф. 10, 9–10)? Сколько диспутов возникает вокруг кажущегося расхождения церковного этикета с призывом Спасителя: И отцом себе не называйте никого на земле (Мф. 23, 9). Как труден для богословского истолкования крик Христа на Голгофе: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46)! От этих «неудобных» мест (а заодно и от тех слов Христа, в которых Он обличает фарисейство) можно было бы избавиться с помощью ножниц… Но Церковь не сделала этого. Евангелие осталось вне цензуры.

И даже самые любимые свои цитаты не включила в текст Евангелия. Одна из самых расхожих евангельских цитат в Евангелии как раз отсутствует — «В чем застану, в том и сужу». Этих слов нет в Новом Завете. Но Церковь считает их подлинными словами Христовыми. Их сохранил святой II в. Иустин Философ (Разговор с Трифоном Иудеем. 47). Но все равно — вне Библии. Это означает, что не было цели собрать все драгоценное под одним авторством и одной обложкой.