Даша из морской пехоты

– Да, вы, краснофлотец Ракитина! Именно вы вот-вот грохнетесь в обморок! Или сунете мне вместо скальпеля зажим… Я даю вам возможность отдохнуть на перевязках, где не нужна будет особая концентрация внимания.

Даша упала на кушетку и, проваливаясь в глубокий, полуобморочный сон, еще слышала, как Наум Михайлович по-стариковски жаловался Мухину…

– Я не знаю, молодой человек, как мы будем работать дальше. Уже сейчас у нас отсутствует эфир для наркоза, стрептоцид, нет раствора йода, глюкозы, морфина… – бурчал начмед…

Было раннее утро, и они с фельдшером Сережкой Кудриным обрабатывали третий десяток раненых, когда с поста прибежала медсестра Соня Филиппова и, чуть приоткрыв дверь, сказала, обращаясь к Кудрину:

– Товарищ главстаршина, еще раненых доставили! С передовой! Один тяжелый. А все доктора на операциях. Велено кому-то из вас спуститься – принять.

– Ну, что делать? – с горечью сказал Кудрин. – Сходи, пожалуйста, Даша. Я тут пока сам справлюсь.

Даша сняла с рук окровавленные перчатки и бросила их в таз с водой, где отмокало еще несколько пар перчаток – санитарки осматривали их на предмет разрыва и отмывали с мылом, пересыпая тальком, чтобы можно было использовать перчатки повторно. Ее шатнуло от усталости, и она едва не сшибла контейнер для использованных бинтов. Даша с трудом заставила себя принять деловой вид и отправилась в приемное отделение.

Врач приемного отделения, постоянно потирая глаза, будто засыпанные песком, изучал сопроводительные документы на поступивших и, увидев Дашу, сказал, кивнув в сторону «предбанника»:

– Там – четверо. Лейтенант и три солдата. Вот этот, – доктор протянул ей мелко исписанный листок, – старшина второй статьи Костюренко – очень плох. Автоматная очередь через всю грудь…

Даша вышла в предбанник, который на самом деле назывался «комнатой санобработки», и увидела четверо носилок, стоящих в ряд.

Дарья вдруг подумала, что до сих пор никак не может привыкнуть к виду этих мальчишек, которые каждый день попадали под нож хирургов…

Вот и эти четверо… Даша с ужасом смотрела на четверых моряков, одетых в солдатские ватники поверх матросских тельняшек, изорванные, окровавленные, перевязанные поверх одежды сбившимися, грязными бинтами.

– Старшина Костюренко? – прерывающимся голосом спросила Даша.

Один из моряков, не поднимая головы и не оборачиваясь на звук ее голоса, ткнул забинтованной рукой в сторону крайних от входа носилок.

Даша подошла к раненому краснофлотцу и взяла его безжизненную руку, чтобы проверить пульс, и вдруг услышала:

– Сестренка, – моряк был в сознании. Его голос звучал приглушенно, как будто он говорил сквозь ватный тампон.

– Что, родной? – Даша склонилась над раненым. – Говори, я тебя слышу.

– Слушай, – проговорил моряк. – Я тебя что попрошу…

– Да, родной? – Дарья пыталась поймать пульс, но тоненькая ниточка жизни то проявлялась несколькими едва ощутимыми ударами, то исчезала вовсе. – Говори, я слушаю тебя. Только быстро – тебя нужно срочно на операционный стол!

– Погоди, сестренка! – сказал старшина и снова замолчал. Даша не торопила его. Она была уже достаточно опытной операционной сестрой и видела подобные ранения не раз и не два – она знала, что моряк вряд ли дотянет до вечера. – Я, это…

Раненый тяжело, надсадно закашлялся, и в уголках его рта запузырились клочья кровавой пены.

Дарья промокнула кровь бинтом…

– Я тебя попросить хочу… – проговорил моряк покашливая, еще тише, чем прежде.

– Проси, родной! – Даша почему-то подумала, что раненый попросит воды…

Моряк долго молчал, и Дарья решила, что он потерял сознание.

Но старшина вновь открыл глаза.

– Сестричка, – сказал он. – Никогда в жизни меня не целовала женщина. Я даже не знаю, как это… Поцелуй, а… А я тебя за грудь подержу… Дай умереть спокойно…

Даша растерялась… Горячая кровь ударила ей в лицо… Просьба умирающего от ран моряка была так неожиданна и так нелепа, что она не знала, что ему ответить и как себя вести. И тут ее взгляд натолкнулся на взгляд раненого. И столько отчаяния было в его взгляде, столько неземной боли!

«Господи! Да что ж это такое?!» – подумала девушка.

Она уже знала, что должна сделать… Даша опустилась перед носилками на колени и склонила голову над старшиной.

Рука моряка дернулась в тщетном усилии, и Даша, взяв эту руку, приложила ладонь к халату, к своей груди…

Мягкая улыбка расплылась по измученному нечеловеческой болью лицу раненого…

Даша, глотая горючие слезы, держала у своего сердца холодеющую руку героя – старшины морской пехоты Костюренко, страстно, от всей души желая продлить мгновения его жизни, утекавшей сейчас капля за каплей из пробитого фашистскими пулями тела, и думала о том, что он лишь один из многих мальчишек, погибших смертью храбрых, не познав еще радости первого поцелуя и не прикоснувшись к женскому телу…

Он так и умер – с мечтательной улыбкой на юношеском лице…

Наум Михайлович, выйдя из операционной, пошел через предбанник на воздух, покурить. И встал как вкопанный… Он видел все…