Датское и нормандское завоевания Англии в XI веке

Наконец, 8 сентября 1069 датский флот вошел в Хамбер, где датчан встретили повстанцы во главе с Госпатриком, Мерлесвейном, Этелингом и новым эрлом Нортумбрии Вальтьофом Сивардсоном, примкнувшим к восстанию. Объединенный флот датчан и англосаксов (а повстанцы располагали собственными судами) поплыл к Йорку, где сильный нормандский гарнизон укрепился в двух замках. Нормандцы совершили ряд ошибок: во-первых, они подожгли дома вокруг замков, опасаясь, что бревна и прочие материалы могут быть использованы повстанцами для заваливания рвов; в результате загорелся весь город, что не было редкостью в Средневековье. Пожар, по-видимому, только усугубил общую панику, что сыграло на руку восставшим как в моральном, так и в материальном смысле, если учесть точку зрения Стентона и Дугласа о том, что замки первых лет нормандского завоевания были деревянными, временными, лишь потом сменившись постоянными каменными, требовавшими целые годы для строительства. Во-вторых, нормандцы под влиянием общей неразберихи решили биться в открытую на улицах горящего Йорка с превосходившими их силами датчан и повстанцев, бросив укрепления. В результате 20 сентября 1069 г. Йорк был взят союзниками, замки разрушены, а гарнизон истреблен в уличных боях[399]

. Флоренс утверждает, что «более 3 тысяч нормандцев было убито»[400], но, впрочем, это, видимо, завышенная цифра; странно, что один гарнизон Йорка составлял ⅔ от численности армии Вильгельма при Гастингсе; возможно, Флоренс имел в виду нормандцев вообще, включая колонистов. Жизнь была сохранена только коменданту с семьей и еще нескольким пленным[401]

.

Успех восстания можно объяснить не только датской помощью, но и тем, что здесь в наибольшей мере имелась массовая поддержка восстания, чем где-либо еще за предыдущие годы. Ордерик Виталий отмечает, что после взятия Йорка по всем селам Йоркшира начались праздничные пиры, где местные жители братались с датчанами, встречая их как освободителей[402]. Объяснить этот факт можно только исходя из упоминавшихся уже неоднократно идей Грина, Фримена, в наши дни — Кэпелла о схожем уровне социокультурного развития бывших областей Денло со скандинавскими странами (не говоря уж о крепости их культурных связей в рамках североевропейского ареала). Свободное крестьянство было более активным политически и, вместе с тем, теснее смыкалось с местной знатью. Стентон отмечал, что большинство англосаксонских феодалов-тэнов

немногим отличалось от зажиточных крестьян по своему общему патриархальному укладу жизни[403]. На севере Англии, как и в скандинавских странах того времени, не было еще той пропасти между знатью и крестьянами, как в феодальной Франции или хотя бы в Уэссексе. Пожалуй, именно поэтому Северное восстание 1069 г. в наибольшей степени носило «национальную» окраску, хотя и возглавлялось аристократией — «национальную» не в общенациональном, а в региональном смысле. Как подчеркивает Фримен, в то время национальные чувства имели именно локальный характер, распространяясь на ближайшую местность и общность людей, а не на страну в целом[404]

. Это наследие родоплеменного менталитета было еще очень сильно на таких вот «окраинах Европы», как и социально-экономические реалии родового строя, и соответствующие политические порядки, о чем уже говорилось в начале главы. Северяне в 1069 г. отстаивали свой патриархальный уклад, свою обособленность от феодализирующегося Юга, свой «германизм».

Во всяком случае, своим размахом и характером это восстание заметно отличается, например, от экспедиций сыновей Гарольда. Так что, хотя и следует корректировать либеральные иллюзии историографии XIX в. о «народности», все же это восстание было, скорее всего, «более народным», чем все прочие, базируясь на патриархальном единении местной аристократии с народом, и этнокультурном — с датчанами. Радушный прием датчан в Йоркшире явно контрастировал с «приемом» в других местах их высадки (см. выше).

Ближе всех по степени «народности» к восстанию 1069 г. стоит разве что движение Эдрика Дикого в Херефорде, меньшее по размаху.

Тем временем вести о событиях в Нортумбрии дошли до Вильгельма. Король, по сообщению хрониста, «немедленно собрал войско»[405] и начал одну из самых длительных военных кампаний своего царствования, ставшую переломной в процессе завоевания Англии. «Немедленно» начатая — очевидно, не раньше последних чисел сентября 1069 г., если учесть скорость преодоления расстояний в то время — эта кампания закончилась только весной 1070 г. разгромом основных группировок повстанцев на севере и западе страны.