Даурия

– Сват у меня с Михайловского гостил. Они как раз у него чай пить останавливались. Ночью дело было. Напились чаю, поблагодарили и потихоньку дальше поехали. А Беломестных свату сказал на прощание, чтобы ждали их скоро.

– Зачем же это их черти несут? – спросил, разводя недоуменно руками, Платон. – Ведь их как миленьких в Заводе скрутить могут. А ежели там не скрутят, то на обратном пути всех перестреляют.

Каргин, заметно повеселевший от этой новости, хлопнул Платона по плечу:

– Не бойся, не перестреляют. Беломестных – человек не промах. Он все ходы и выходы в Заводе знает. А назад он другой дорогой поедет. Переберется на китайскую сторону, а там его не достанут. Так что уйти ему от комиссаров ничего не стоит.

Платон снова спросил:

– Не он ли, холера, у нас воззвания расклеил? Не ночевал он у вас, Никифор? – огорошил он сидевшего под порогом Никифора, заставив его густо покраснеть. Это не ускользнуло от Платона, он рассмеялся и продолжал:

– Давай сознавайся, нечего крутиться. По лицу вижу, что был он у вас.

– Да никого у нас не было! Чего ты ко мне привязался? – закипятился Никифор.

– Заливай, заливай… А глядишь, ты ему и расклеивать помогал.

– Брось ты, Платон, к человеку вязаться! – напустился на него Каргин. – Раз говорит он тебе, что не был Беломестных, значит, не был. А воззвания мог кто-нибудь и другой налепить. Только ведь он не дурак, руки, ноги небось не оставил.

Пока шли у казаков разговоры, жена Прокопа собрала в горнице на стол. Прокоп, как и полагалось радушному хозяину, не пожелал отпустить собравшихся без угощения. Он пригласил их выпить и закусить и обиделся, когда Никифор Чепалов схватил папаху и торопливо попрощался с ним. «Не хочет с нашим братом водиться. Наверное, думает, что к нему потом в гости набиваться станем», – решил он про Никифора. Но зато он был доволен тем, что Каргин без всяких капризов зашел в горницу и присел к столу. Прокоп поднес ему стакан разведенного спирта, чокнулся с ним, предложил выпить за здоровье атамана Семенова. Каргин охотно согласился и осушил стакан до дна. Потом Прокоп с подносом в одной руке и графином в другой принялся обносить гостей вином, предлагая каждому пить за здоровье атамана. Всю свою жизнь Прокоп жил, подражая другим. «Как люди, так и мы», – было его излюбленной поговоркой. На самом деле его ничуть не интересовало здоровье новоявленного атамана, о существовании которого он и не подозревал до сегодняшнего утра. Но, взбудораженный разговорами соседей, он предлагал им теперь пить за Семенова только затем, чтобы сделать им приятное. Он так часто повторял фамилию Семенова, что Каргин не удержался и попросил его говорить потише. Прокоп смолчал, но затаил на Каргина обиду. «Вот и угоди на такого. Вечно все не по нему, вечно всем указывает», – злобился он. А Каргин тем временем строго приценивался к каждому из присутствующих в горнице, словно видел их всех впервые. Его очень радовало, что подняться с шашкой в руках готовы такие казаки, как Прокоп. Он знал, что Прокоп не трус, он призовой стрелок и лихой рубака. «Если пойдет на восстание Прокоп, пойдут и другие, весь поселок пойдет», – опалила его радостная уверенность. Он подозвал Прокопа, сам взял у него с подноса стакан и сказал:

– За твое здоровье, Прокоп Филиппович, – и снова выпил до дна, чем растрогал Прокопа и заставил его забыть обиду.

От Прокопа Каргин пригласил гостей к себе, и гульба пошла на славу. Все новые и новые казаки присоединялись к гулеванам.

Поздно ночью, когда возвращались с гулянки, Каргин чуть заплетающимся языком посоветовал Платону изо всех сил распалять Федота и натравливать его на фронтовиков. Этим он надеялся привлечь Федота в нужный момент на свою сторону.

XVII

В сумерки, когда гульба на Царской улице была в самом разгаре, в поселок неожиданно прикатил на взмыленной паре Кушаверов. Остановился он у Симона Колесникова. Выбежавший встретить его Симон увидел, что приехал он не один: возле тарантаса стоял рослый, богатырского телосложения человек в бурке и черной косматой папахе.

Здороваясь с Симоном, Кушаверов спросил, не поздно ли собрать народ.

– По-доброму, только сейчас и собирать, да гулеванят у нас. С утра дым коромыслом идет, – пристально вглядываясь в лицо кушаверовского спутника, развел руками и виновато улыбнулся Симон.

– Значит, нельзя? – угрюмо спросил кушаверовский спутник, подходя к нему.

Симон охотно подтвердил это кивком. Приезжий взял Симона за рукав гимнастерки, властно бросил:

– А все-таки, браток, придется тебе развернуться. Которые гуляют, тех нам не надо. Собирай немедля всех своих фронтовиков и бедноту с батраками. Скажи, что приехал и будет разговаривать с ними Флор Балябин.

– Балябин? – изумленно переспросил Симон и сразу превратился в исполнительного казака-служаку. Кинув руки по швам, выпрямился, привычно гаркнул: «Слушаюсь, товарищ Балябин. Все будет сделано», – и как был в гимнастерке, без ремня и фуражки, так и выбежал из ограды.