Давай останемся никем

Вот черт. Он тоже хотел ехать? Всматриваюсь в нечитаемое лицо, уже понимая, что скорее всего придется ехать на такси.

— Нет, я домой, — отвечает Скайлер, продолжая смотреть прямо на меня.

Фух.

— Ну тогда ладно. Увидимся в школе?

— Да, — киваю я.

Скайлер забирает из моего захвата руку и идет вперед. Я даже не поняла, что всё это время крепко держала его. Осознала, что вцепилась, только когда ногти царапнули его кожу.

Рой быстро целует меня и уходит к парням, а я, собрав свои вещи в спортивную сумку, выхожу на стоянку.

Здесь уже тишина и почти никого нет. Что касается вечеринок — наши ребята могут добраться на них за пару минут, если сильно того хотят.

Хоть и собралась я довольно быстро, даже не став переодеваться, чтобы не заставлять ждать Скайлера, а народ уже испарился.

Запихнув на заднее сиденье Джипа сумку, я сажусь вперед.

Парень заводит двигатель и выезжает на дорогу.

Даже музыку на включает.

Складываю руки в замок и снова поправляю юбку. Бедра почти до самого верха видны. Хорошо, что родители сегодня дома не ночуют, иначе маму бы инфаркт хватил, увидь она меня в таком виде.

Скайлер хмыкает. В ночной тишине этот звук кажется чересчур громким и оскорбительным.

Я поднимаю на него взгляд.

— Что-то не так?

Даже не смотрит на меня. Упрямо вперед на дорогу, набирая скорость. А у меня внутри словно мотор заводится. Начинает раскручиваться, заводя внутри невидимый механизм.

Что за привычка эта постоянно молчать, когда я с ним разговариваю?

— Что, Скайлер? Что ты хочешь мне сказать?

Прищуренный взгляд пригвождает меня к месту. Его челюсть сжимается, а плечи напрягаются, но он без единого слова возвращает взгляд на дорогу.

Чтоб его!

— Слушай, Скайлер, это уже перебор. Со своими дружками ты общаешься нормально. С Сибиллой тоже прекрасно, улыбаясь ей так, что солнце теряется на фоне твоих ухмылок. Но я хоть убей не понимаю, чем заслужила такое твое отношение ко мне. Что я тебе сделала, чтобы так на меня смотрел? За что ты меня так ненавидишь?

Выпаливаю практически на одном дыхании всё, что накопилось.

И тут он наконец отвечает. Точнее даже не отвечает, а выдавливает сквозь зубы, будто даже этих слов я не достойна:

— Я тебя не ненавижу, Оливия. Я тебя презираю!

Глава 22

Оливия

Если бы я сейчас не сидела, то точно присела бы.

От возмущения начинают гореть кончики ушей.

— Презираешь? — выкрикиваю, поднимая на несколько тонов голос, — Это ещё почему?

Скайлер резко уводит машину в сторону, обгоняя плетущийся впереди Ниссан и меня кидает вправо. Вовремя упираюсь ладонью в стекло, иначе точно приложилась бы головой.

Это что вообще такое? Он всегда водит осторожно, а сейчас намеренно это сделал?

Во все глаза смотрю на тикающую бомбу, а он снова молчит. Только зубы крепче сжал отчего желваки на острых скулах ходуном заходили.

От него злость прёт и меня же подпитывает, как от солнечных батарей.

— Скайлер, я тебе вопрос задала. Я тебе ничего не сделала, чтобы ты меня презирал.

— Ничего. И мне ничего не сделала. И окружающим. Ты одно сплошное ничего, Оливия.

Сказал, а как будто по щекам отхлестал. Ровно, как Сибилла немногим ранее, назвав меня никем.

Рефлекторно сжимаю кулаки. Внутри уже вулкан извергается и течет по венам, артериям, с шипением оставляя от каждой горсть пепла.

Господи, я никогда ещё не чувствовала себя такой злой. Будто всё, что сидело внутри вырвалось наружу и захлестнуло меня с головой. Я словно захлебываюсь в собственных эмоциях, барахтаюсь не понимая, как выплыть.

— Что это значит? — выдавливаю сквозь крепко сжатые зубы.

Острый взгляд пронзает меня насквозь, ненадолго оторвавшись от дороги.

— Хочешь знать?

— Уж будь добр, объясни, чем я заслужила такое отношение.

Скайлер кивает, мол «сама напросилась».

— Знаешь кого обычно презирают?

— Кого?

— Тех, кто ни на что не способен. Самых сильных ненавидят, умным завидуют, а слабаков презирают. Вот ты, слабачка, Оливия! Жалкая и бесхребетная!

В груди резкая боль вспыхивает, как после удара в солнечное сплетение. Отшатываюсь назад, словно он сделал это физически и сейчас продолжит избивать дальше.

— Я думал в тебе есть стержень. Все ждал, когда ты наконец вылезешь из своего панцыря и покажешь себя настоящую, но похоже, что ты настолько с ним срослась, что уже ждать от тебя чего-то нет никакого смысла.

— Какой панцырь?

— Тот, под которым ты каждый день прячешься. От родителей, от одноклассников, от собственного, мать его, парня. От себя!

Дышу… Глубже. Выдох за вдохом. Чувствую себя так, словно Скайлер содрал старую рану и с удовольствием ковыряется в ней, причиняя мне адскую боль.

— О чем ты? — еле ворочаю губами, пока Скайлер упрямо смотрит на дорогу.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я. О том, что ты уступчивая и слабохарактерная. Делаешь то, что хотят от тебя другие и уже настолько погрязла в этом всем, что, наверное, если тебя спросить чего ты сама для себя хочешь ты даже не ответишь. Угадал?

На глаза наворачиваются слезы. Хочется закричать на него, исколотить всего, но вместо этого я резко отворачиваюсь к окну.