Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Вот вам всё, по-видимому, ясно. Вы получите коммерческое образование, папа передаст вам предприятие, и вы всю жизнь будете распутывать ваши льежские кружева. И денег у вас будет предостаточно для маленьких прихотей и скромных удовольствий. А я… Родители наградили меня слабой грудью, Даниэль, и военная карьера мне улыбнулась. Я кончил Кёнигсбергский университет по математическому факультету со степенью магистра. Зачем? Почему? Уж не прикажете ли облачиться в голубой сюртук профессора гимназии и обучать великовозрастных балбесов интегрированию! От нечего делать я стал заниматься философией и обнаружил родство душ моей и Эдуарда Гартмана. Вы знакомы с его учением? Впрочем, вам, будущему фабриканту, больше к лицу модный ныне прагматизм. А Гартман — субъект мрачный, и юным здоровякам вряд ли придется по вкусу его категорическое требование отказаться от всякого счастья — земного и небесного!.. Вам не наскучила моя болтовня? Давайте разопьем еще бутылочку «Мозельвейна»… — И, не дожидаясь моего согласия, властным жестом подозвал официанта: — Еще одну. Но только не превращайте ее в лед… Лед! — Он неожиданно залился высоким смехом. — Лед! Он пришел мне на помощь. Вижу, вы недоумеваете, Даниэль… Или вам кажется, что я пьян? Уверяю вас, я достаточно крепко держусь в седле. Так о чем же это я?.. Да, весьма вероятно, что под влиянием Гартмана я в один прекрасный день взял бы старый отцовский парабеллум и пустил себе пулю в висок. Но тут, — он на мгновение задержал дыхание и сказал тихо, почти шепотом: — тут мне удалось познать великую взаимосвязь льда и огня, льда и огня!

«Всё же ты здорово накачался, голубчик, хоть и уверяешь, что крепко сидишь в седле, — подумал я. — Ладно, послушаем еще немного».

— Друзья познакомили меня с работами величайшего ученого нашего времени. Я с восторженным трепетом произношу его имя. Ганс Гербигер — гениальный познаватель Вселенной. Вы коммерсант, Даниэль, — на этот раз он уже не заглушал презрительной интонации, когда упоминал о якобы моем жизненном призвании, — и вряд ли разбираетесь в астрономии… если она не на уровне романов Фламмариона!

— Нет, почему же… Мы проходили курс, — пробормотал я.

Герхард еще более искривил свои змеевидные губы:

— Я его тоже проходил, и это ни черта не стоит! Вы не обижайтесь, Даниэль, я вынужден говорить о гипотезе Гербигера максимально популярно, иначе вы просто ничего не поймете. Но прежде всего я хочу сказать, что все наши прославленные ученые мужи — Планк с его квантам действия, этот пархатый Эйнштейн, мессия международного еврейства, — не стоят и выеденного яйца по сравнению с Гербигером: они ткут Вселенную из множества элементарных частиц, которые всего лишь игра больного воображения. Мир, Даниэль, гармоничен и прост, и это доказал Ганс Гербигер, нашедший две составные: лед и огонь.

Трио музыкантов — пианист, скрипач и виолончелист, выпив по рюмочке шнапса, поднесенного ресторанными меломанами, заиграли тягучее танго. Тотчас же погасли люстры, настольные лампы, и зал окутал таинственный полумрак — зажглись бра под голубыми колпаками.

На наш столик падал лимонный свет луны, почти лежавшей на черной крыше здания напротив.

— Вы видите луну, Даниэль?

— Ее трудно не заметить.

— Э-э… Я неудачно выразился. Наступит время, и она рухнет на землю так же, как и три ее предшественницы. Колоссальный ком льда! И навстречу, из разверзнутых недр Земли, рванется океан огня. Чудовищный катаклизм! Гибель и обновление мира…

«Да он не только фашист, но и самый явный псих», — тревожно подумал я. В синей полутьме, в близком соседстве с ненормальным магистром я чувствовал себя не в своей тарелке. И, как вчера с разъяренным безработным, я постарался быть уступчивым и мягким:

— Ну и упадет… Падают же на землю всякие там болиды и метеоры. И если катастрофа произойдет через миллион лет…

— А почему не через десятилетие, не через год, не завтра? Только один человек на свете знает точно, когда это произойдет, — Ганс Гербигер! Но он не посвятил в тайну даже самого фюрера.

— Кого, кого? — переспросил я.

Герхард порывисто вскочил, вытянулся в струнку и по-фельдфебельски гаркнул:

— Адольф Гитлер! Наш фюрер. Хайль Гитлер! — И выбросил правую руку с раскрытой ладонью.

Ну, начинается цирк! А Грета утверждала, что они здесь и носа не высовывают. Я был готов к чему угодно, но… ничего не произошло. Всё так же рыдала скрипка, и в тон ей гудела виолончель, вспыхивали на мгновение и тухли бра на стенах, шелестели подошвы кельнеров и танцующих. Только какой-то господин с гофрированным затылком бросил, скорее печально, нежели возмущенно: «Молодежь совершенно разучилась пить», — и пригубил бокал с пивом.

Герхард сел и доверительно сообщил мне, что знаменитый астроном Гербигер — по происхождению австриец, так же как и сам фюрер. И фюрер его чрезвычайно почитает и безусловно верит в гипотезу льда и огня, ибо чистокровные арийцы, ну не все, конечно, а только избранные, — потомки Гигантов.

— Каких еще гигантов, Герхард? Что вы говорите?

— Сверхлюдей, мой птенчик, полубогов, о которых Ницше мот только мечтать.