Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

Хозяева успокаивали гостью:

— Да вы не волнуйтесь. Кушайте спокойно. Землянка — в четыре наката. Безопасно! Разве что прямое попадание…

Тася было вновь принялась за колбасу, но чернявый капитан окончательно испортил ей аппетит. С задумчивым видом прислушивался он к разрывам снарядов и сопровождал их своими комментариями:

— Перелет… Опять перелет… Вот ведь болваны, совершенно стрелять не умеют. Ну, а теперь — недолет… Так я и знал!

Тася не выдержала:

— А вы что же, хотите, чтобы было прямое попадание?

Танкист затрепыхал длинными девичьими ресницами.

— Фу ты черт! И в самом деле…

А вот Михаил Юльевич Школьников кушал колбасу так, что за ушами трещало, и плевать ему было на артиллерийский обстрел. Он поражал Тасю своим бесстрашием. Будто родился и вырос на переднем крае.

Не всегда ездили они вместе. Школьников работал с красноармейскими хорами, там, где много народу, а, скажем, в зенитной батарее, где побывала Тася, делать ему совершенно нечего. Оркестр орудийных стволов, устремленных в небо, тонких и длинных, отлично играл и без дирижера. Но когда они были вместе, вот как, например, сегодня у танкистов, устроивших очень хороший концерт на настоящей сцене, мгновенно воздвигнутой на лесной поляне, Тася чувствовала себя гораздо увереннее — Школьников заражал ее своим удивительным спокойствием. И о нем уже складывались легенды, как о человеке-локаторе, заблаговременно и безошибочно опознающем голос фашистских самолетов.

— Слышите, Тася? — спрашивал он.

Залесская напряженно вслушивалась в ночь. Дыхание спящих, шорох сена, иногда стрекот сверчка.

— Что вам пригрезилось, Миша?

— Фриц летит. Скоро бомбить начнет. — И, предупредив, тут же засыпал.

Действительно, очень скоро Тася улавливала далекий прерывистый гул немецких бомбардировщиков, потом крики: «Воздух! Воздух!»

Как-то раз пришлось Залесской заночевать в землянке офицеров политотдела дивизии. День выдался трудный. Тася уже не чувствовала ног и, после сытного ужина и крепкого сладкого чая, блаженствовала, растянувшись на нарах. Уже задремывая, она услышала, как кто-то из политотдельцев лениво спросил:

— А крюк набросили? Не ровен час фриц заглянет и гранату швырнет…

— Вот пойду на луну полюбуюсь, тогда и дверь запру.

— А разве тут немцы ходят? — спросила Тася, и сна как не бывало.

— Мы же к ним ходим, — сказал первый голос.

— Так чем же крючок может помочь? Просто смешно! — Тася отчетливо представила дверной крюк, согнутый то ли из толстой проволоки, то ли из гвоздя. Дернуть посильнее, и разогнется.

— Шум поднимать разведчики не любят, — пустился в объяснение тот, кто собирался посмотреть на луну. — Одно, знаете ли, дело, когда дверь тихонько откроется, ну гранату бросил, и вся недолга… А тут попробовал, а она не поддается. Значит, риск. А зря рисковать немец не станет. Уж поверьте, Настасья Алексеевна, и спите себе на здоровьечко.

Но Тася долго не могла заснуть. Крючок из проволоки не внушал доверия. И что скрывать, ей представлялся громадный немец в рогатом шлеме, бесшумно подкрадывающийся к землянке. Вот схватился за деревянную скобу, потянул на себя дверь, она распахнулась и… Вот тогда-то она и пожалела, что рядом с ней нет Михаила Юльевича Школьникова с его великолепной флегмой и тончайшим слухом.