Давай займемся любовью

– Мудаки вы оба, – снова употребил он по отношению к нам плохое слово, а за ним еще вереницу. – И чего я с вами связался? Знал ведь, что уроните, что все равно, так или иначе, навредите.

– Да не убивайся ты так, – начал успокаивать его сердобольный Леха. – Да она ничего не заметит, трещинка маленькая, ее и не видно совсем.

Но Ромик только качал головой. А потом все же не выдержал:

– Вы чего, притворяетесь?! Издеваетесь надо мной или на самом деле не соображаете?

Тут мы развели руками, мол, нет, совсем не издеваемся. А в чем, собственно, дело?

– Так потечет же он, как только она воду спустит… А может быть, еще раньше! Думаете, она лужу на полу тоже не заметит?

Тут до нас, конечно, дошло. В смысле, до меня дошло, про Леху не знаю, до конца не уверен. И понял я, что унитазное наше дело, если выражаться о нем по-немецки, – «швах».

– А другого унитаза у нее нет? – задал я контрольный вопрос.

Но Ромик только посмотрел на меня, и в его взгляде, несмотря на тусклый свет, я различил остервенение.

– Ну что, если нельзя поменять, значит, надо починить, – двинул вперед логическую цепочку Леха.

– Как ты его починишь? Придурок… – набросился на него вконец озверевший бригадир. Не знаю, что его больше выводило из равновесия: улетучивающаяся на глазах двадцатка или же подмоченная прямо здесь, в сортире, рабочая честь.

– Ну, заделать как-то, – пробурчал обидевшийся на «придурка» Леха.

– Заделать… – передразнил его Ромик. – Тебе самому кое-что заделать надо. – И он еще минуту-другую перечислял, что именно он не против был бы заделать у Лехи в его биологическом организме.

– Может, склеить как-то, – принял я огонь на себя.

– Еще один придурок, – не замедлил перекинуться на меня огонь. – Чем склеить, как?

– А чего, клея для унитаза нет, что ли? – снова подал голос Леха.

Ромик лишь плюнул в ответ прямо на кафельный сортирный пол, я его таким разъяренным и не видел никогда, даже не подозревал, что он способен впасть в подобное неистовство.

– А если цементом схватить? – предложил я другой вариант. – Цемент, он вообще керамику держит?

Наступила долгая немая пауза, в течение которой Ромик, видимо, немного поостыл. Во всяком случае, кричать и бросаться на нас он перестал.

– Цемент керамику, наверное, держит, – предположил он задумчивым, но полным депрессивной тоски голосом. – Ну, замажем мы цементом, протекать, наверное, не будет. Но представляешь, как заметно станет. Черная полоса через весь унитаз. Она ж новый хотела, а не расколотый. – Он кивнул в сторону кухни, где возилась расторопная, хлопотливая хозяйка.

– Да, видно будет отчетливо, – согласился я.

– Да, – вздохнул вслед за мной Леха.

И мы снова замолчали, и каждый из нас обреченно подумал, что ситуация складывается мрачная и безысходная, и похоже, другого выхода, как идти сдаваться с повинной хозяйке Зине, у нас нет.

Но говорил ли я, что все это время мы так и продолжали стоять в самой глубине туалетной комнаты, стены которой были покрыты толстым слоем сырой масляной краски. А значит, все это время мы вдыхали ее тяжелые, вызывающие мелкие глюки испарения. И видимо, эти глюки, как в разрозненном пазле, из неровных, обгрызанных осколков составили в моей голове пусть и абстрактную, но не такую уж нелепую картинку. Я увидел цветок, что-то вроде розочки с длинным изящным, изогнутым стебельком, с аккуратным полураскрытым бутончиком, с красивыми, нежными лепестками.

Видно, недаром некоторые люди искусства, всякие рок-музыканты или поэты-авангардисты (ведь ходят про них подобные слухи) прибегают иногда к наркотическим средствам. Масляную краску они, думаю, вряд ли нюхают, применяют что-нибудь подороже и более технологичное, но в любом случае стимулируют свой творческий потенциал.

Вот и мой творческий потенциал простимулировался и выдал аккуратную розочку, вылепленную из цемента на самом дне керамического унитаза.

– Слушай, – в возбуждении схватил я Ромика за рукав рваного, измазанного краской свитера. – Мы ж из Строгановки. Ну, мы с Лехой, ты ж ей сам нас так представил, – я ткнул пальцем в сторону кухни. – Давай, мы ей из цемента цветочек внизу слепим. А стебелек как раз вдоль трещины пустим. Скажем, что нам творчество покоя не дает, скажем, что не могли мы не улучшить общую сортирную эстетику истинным искусством. Вот такая цементная фреска на дне унитаза. Скажем, что это вообще мода сейчас такая на Западе, и хотя мы обычно ничего подобного не делаем, но здесь ради нее… Розочку, например, можно вылепить. И эстетично и практично. В смысле, трещину прикроем.

Я говорил порывисто, с воодушевлением, и похоже, моя творческая глюка хоть как-то, но перенеслась в технического, вяло реагирующего на наркотическую дурь Ромика. Он задумался и даже рукав свитера не стал вырывать из моих судорожно сжатых пальцев.

– Черная цементная розочка… – наконец произнес он с сомнением, в котором все же слабо забрезжила надежда.

– Так ее раскрасить можно, – внес Леха лепту в план нашего общего спасения.