David Bowie: встречи и интервью

— Дистопия, именно, — усмехается он. — Я с этим обращался к доктору. Всегда кажется, что у тебя язва, но на самом деле это просто изжога… Нет, оглядываясь назад, я вижу, что дистопия — действительно важная тема в моей работе уже много лет. Собственно говоря, если в моей работе и есть какая-то цельность, то это касается текстов песен. Я много говорю об одном и том же — об ощущении саморазрушения. Мне кажется, в теме конца света можно увидеть манифестацию внутренней проблемы. Где-то внутри сидит эта ноющая тревога, и, наверное, я перерабатываю свои тревоги в виде «факции» (факт/фикция).

Как пример факции Боуи приводит славного астронавта майора Тома, который впервые появился в его хите 1969 года «Space Oddity», а одиннадцать лет спустя вернулся в «Ashes To Ashes»:

— Во второй раз я очень хотел слезть с наркотиков. Я переработал все это в персонажа, майора Тома, так что он отчасти автобиографичен. Но не полностью: здесь есть и элемент фантазии тоже. Наверное, источником было мое желание снова стать здоровым. Определенно так. А в первый раз — нет. В первый раз источником было просто-напросто чувство одиночества. Но затем ракушки времени плотно облепили мой корабль; мы как раз счищали с него рачков, когда я добрался до «Ashes To Ashes». Нет, вообще вычеркните все это, рачки какие-то… господи!

Да, вы сейчас говорите, как капитан Бердсай[125].

— И не говорите. Сундучок Дэви Джонса!

Дэви Джонс, который стал Дэвидом Боуи, выбрал рок-музыку, потому что, как он теперь объясняет, с такой карьерой он мог пускать в дело все свои интересы.

— Если ты бухгалтер, ты так не сможешь. Я любил искусство, я любил театр, я любил разные способы выражать себя, которые есть в нашей культуре, и я решил, что рок-музыка — прекрасный способ избежать необходимости отказываться от чего бы то ни было из этого списка. Так я смогу «вставлять квадратные колышки в круглые отверстия»: молотить по колышкам что есть сил, пока они туда не влезут. Я именно этим и пытался заниматься: немножко научной фантастики, тут немножко кабуки, там немножко немецкого экспрессионизма. Это как собрать вокруг себя всех друзей.

За исключением «Space Oddity» (которую к 72-му году люди успели основательно забыть), карьера Боуи разгонялась со скоростью улитки. К моменту его прорыва с Ziggy

он уже восемь лет делал записи, которые не попадали в чарты, — они выходили под вывесками Davie Jones & The King Bees, Дэви Джонс, The Manish Boys и, наконец, с 1966 года — под именем Дэвид Боуи.

— Что ж, я не сразу сумел сделать все как надо, — констатирует он. — Я не умел писать песни, у меня это не очень хорошо получалось. Я заставлял себя быть хорошим сонграйтером, и я стал хорошим сонграйтером. Но у меня не было никаких врожденных талантов. Я работал над тем, чтобы хорошо делать свое дело. И единственным способом научиться было смотреть, как это делают другие. Я был не из тех, кто вышел готовым из утробы, как Марк. (Намек на песню T. Rex «Cosmic Dancer» («Космический танцор»): «I danced myself right out the womb» — «Я вытанцевал наружу из утробы».)

— Я не танцевал, я топтался.

Если у Боуи, когда он делал наброски к Ziggy Stardust

, и была реальная, невымышленная ролевая модель, то это Марк Болан: в 1971 году, когда задумывался Ziggy, T. Rex были в расцвете сил. Старый приятель Боуи стал первой британской сенсацией новой эпохи: юноша, который придумал себе целую личность и который, казалось, просто силой воли однажды проснулся рок-звездой.

— О да! Болан выстрелил, и мы все зеленели от зависти. Это было ужасно: мы разругались где-то на полгода. [Угрюмо бормочет.] «Он гораздо успешнее меня». А он ужасно задирал нос перед нами, когда мы остались где-то далеко внизу. Но потом мы это преодолели.

— Знаете, как мы с ним познакомились? Это очень смешно. В середине 60-х у нас был один менеджер [Лес Конн]. Марк был стопроцентным модом, а я был кем-то вроде нео-бит-хиппи, хотя меня раздражала идея хиппи, потому что брат рассказал мне о битниках, и они казались гораздо сексуальнее. Ни у меня, ни у Марка не было работы, и мы познакомились, когда одновременно ввалились в офис нашего менеджера, чтобы побелить ему стены.

— И вот мы белим стены в офисе Леса — я и этот мод. И он говорит: «Где ты взял такие ботинки, чувак?» [Боуи очень точно воспроизводит манеру Болана — жеманную, но с ледяной решимостью в голосе.] «Где ты нашел такую рубашку?» Мы тут же разговорились об одежде и швейных машинках. «Ах, я буду певцом, я буду таким популярным — ты просто глазам своим не поверишь, чувак». Ах вот что! Ну тогда я, наверное, когда-нибудь напишу для тебя мюзикл, потому что я буду величайшим автором на свете. «Нет, нет, чувак, ты должен услышать мои песни — я пишу классные вещи. И я знал одного колдуна в Париже», — и так далее, и тому подобное. И при этом мы белим стены в офисе нашего менеджера!