Давид Юм

Но сразу же он столкнулся с фактом, который он даже утрировал: во взглядах на прекрасное царит чуть ли не полная разноголосица. Люди неодинаково переживают и по-разному понимают прекрасное, и каждый на свой манер подводит восприятия художественных произведений под свое понимание. Для материалиста здесь естествен вывод: на мнения людей воздействуют объективные факторы, они очень сложны, а потому и надлежит заняться их исследованием. Для Юма оказалось достаточно ограничиться простым перечислением некоторых из этих факторов, поскольку, по его мнению, дело не в них, а в субъективностивкуса вообще. В эссе «Скептик» мы читаем: «…когда дух действует сам по себе и, порицая одно и одобряя другое, называет один объект уродливым и гнусным, а другой — прекрасным и привлекательным, все эти качества в действительности принадлежат вовсе не самим объектам, а исключительно чувствам этого порицающего или восхваляющего духа… Вам никогда не убедить человека, который не привык к итальянской музыке и слух которого не способен освоиться с ее сложностью, что она лучше шотландской мелодии. Вы не сможете выдвинуть ни одного аргумента, кроме ссылки на свой вкус. Что же касается вашего противника, то его вкус явится для него самым решающим аргументом в этом деле. Если вы умны, то каждый из вас допустит, что вы оба правы» (19, т. 2, стр. 675).

Чтобы подкрепить эту позицию, Юму подходил уже не материализм Локка, но субъективный идеализм Беркли, превратившего «вторичные качества» в абсолютно субъективные состояния. На Беркли Юм и ссылается. Он утверждает, что прекрасное существует только в сознании, и выстраивает ряд совершенно субъективных, по его мнению, аналогов, в котором помещает сладость и горечь, счастье и горе, добро и зло, прекрасное и безобразное. Все это переживания без какой-либо определенной объективной основы. «Поиски подлинно прекрасного или подлинно безобразного столь же бесплодны, как и претензии на то, чтобы установить, что доподлинно сладко, а что горько. В зависимости от состояния наших органов чувств одна и та же вещь может быть как сладкой, так и горькой, и верно сказано в пословице, что о вкусах не спорят. Вполне естественно и даже совершенно необходимо распространить эту аксиому как на физический, так и на духовный вкус» (19, т. 2, ср. стр.730). Эти слова приведены нами из эссе «О норме вкуса».

Юм не был последовательным субъективным идеалистом, и как агностик он отрицает наличие у эстетических переживаний не объективной основы вообще, но лишь вполне определеннойобъективной основы. Как бы то ни было, искания обращаются пока по-прежнему в общем в противоположную сторону, то есть к субъекту. Но субъективным направлением анализа Юм не ограничивается. Напомним, что и агностик Кант, повторивший вслед за Юмом, что о вкусах не спорят, отнюдь не ограничился субъективизацией эстетики и приложил много усилий для поисков общеобязательных ее принципов. Что именно так обстоит дело у Канта, известно довольно широко, но часто забывают, что так же обстоит дело и у Юма.

Как чувственность (ощущения) субъекта воздействует на его чувства (эмоции)? Какой функцией обладают сладость и горечь, счастье и горе при формировании аффектов прекрасного и безобразного? Что именно происходит с сенситивными переживаниями в нашем сознании при образовании эстетических представлений? Есть ли что здесь общезначимое и в этом, а может быть, и в других смыслах объективное? Так Юм ставит вопросы.

Поскольку Юм принял не всю теорию познания Беркли полностью, а только отдельные ее положения, дальнейший путь его анализа раздваивается. Одна линия рассуждений подводит к положению, что эстетические идеи

выводятся из впечатлений или хотя бы находятся с ними в строго упорядоченном отношении. Это соответствие, созвучное тезису Юма о производностиидей от впечатлений, отвергается другой линией рассуждений, которая превращает решение им проблемы, так сказать, в «одноплоскостный» феноменализм: эстетические представления сами суть впечатления

, а именно впечатления рефлексии. Правда, вопрос о соответствии не снимается и при этой второй линии: ведь, согласно гносеологии Юма, впечатления-эмоции зависятот впечатлений-ощущений. Но как именно их зависимость реализуется в области эстетических феноменов, читателю остается неясным.

Прояснить этот вопрос и сделать ответ на него более определенным — разумеется, до той степени, которая была возможна для XVIII в., — могло лишь возвращение к материализму Локка и дальнейшее его развитие. В этом случае эстетические чувства как идеизависят уже не от «безродных» впечатлений, а от впечатлений, порожденных в нас именно внешними объектами, в том числе, конечно, и произведениями искусства.