Давние дни

Одно происшествие изменило это — и именно тот спектакль в театре «Эрмитаж», о котором я рассказываю. Девойод, усталый от своей кипучей деятельности, от жизни вообще, пел Валентина; вернусь к тому, чему мы были свидетелями… Спектакль был «парадный», зал переполнен, цены удвоенные. Девойода встречают сдержанно, слышны редкие аплодисменты. Артист нездоров, голос не слушается, звук глухой. Публика насторожилась, артист смущен, показывает знаками на горло, что нимало не трогает зрителей, заплативших «двойную цену»… Рядом с жидкими аплодисментами слышатся свистки, шиканье. Старику изменило счастье, он растерян, а публика, жадная до скандала, уже ревет, неистовствует; она явно настроена враждебно, слышны голоса: «Если он болен, то здесь не лазарет!.. Пусть вернут деньги!» Озлобление охватывает весь театр, немногие тщетно пытаются заглушить рев аплодисментами. Занавес опускается. Антракт. Заявляют, что «г. Девойод внезапно заболел, но петь будет и просит публику о снисхождении». Новый взрыв негодования… Один из нас, более впечатлительный, нервный, не выдерживает, хочет уходить, так он потрясен и огорчен… Мы почти силой удерживаем его, просим остаться, чтобы не покидать артиста… быть может, в самые тяжелые минуты оградить его своим сочувствием от каких-нибудь грубых выходок…

В это же время в театре, в ложе бенуара присутствует Мария Николаевна Ермолова. Она еще с большей силой, чем мы, воспринимает то, что творится в зрительном зале; с болью в сердце переживает мучительное состояние своего собрата. Она тотчас же, как опустился занавес, негодующая, возмущенная бросается за кулисы к оскорбленному Девойоду. Застает его разбитым, подавленным всем случившимся. Мария Николаевна успокаивает его, обнимает его пылающую голову, просит принести шампанского, заставляет выпить его, чтобы возбудить в нем силу духа, поднять настроение и… чего только не может сделать женщина, да еще если эта женщина — гениальная Ермолова! Артист успокаивается, голос крепнет, звучит по-иному; он готов вновь явиться перед толпой своих жестоких судей. Актеры итальянцы заранее злобствуют над провалом своего знаменитого собрата — француза. Началось третье действие. В зале тревожная тишина. Появляется Валентин; он вернулся с войны, узнает о случившемся, встречает Фауста. Происходит горячее объяснение, вызов. Валентин и Фауст дерутся на шпагах. Валентин смертельно ранен. Одухотворенное, бледное лицо умирающего, его мимика, страстные порывы, его пламенеющие уста в нечеловеческих страданиях извергают роковые слова: «От смерти никуда не уйдешь — таков судьбы закон!» Сцена неописуемая. Перед нами великий артист… куда девалась вялость, старости как не бывало… Его образ, костюм, движения — гармония, правда, трагическая простота самой жизни… Валентин в предсмертных страданиях видит Маргариту. Ему душно, он рвет на себе колет… залитая кровью рубашка… Голос умирающего звучит, как погребальный колокол. Великая красота! Великое искусство! Театр замер, лица зрителей бледны… у женщин к горлу подступают рыдания… Где же пошлые «свистуны», что час назад неистово требовали «вернуть деньги назад»!.. Они растерялись, раздавлены, уничтожены великой силой таланта. Последняя попытка борьбы Валентина со смертью… он, как в бреду, силится подняться… проклинает Маргариту, падает мертвым. Какое высокое искусство! Ни одной фальшивой ноты… Вспоминаем век Возрождения… Микельанджело.

Ж. Девойод в роли Валентина. Фотография, подаренная Девойодом М. Н. Ермоловой

Занавес падает. Весь зал, стоя, неистово вызывает дивного артиста. Он победил. Мы пятеро, счастливые за него, ликуем и тут же решаем нарисовать и поднести ему альбом наших рисунков, что и делаем в одно из следующих его появлений в театре «Эрмитаж».

На другой день после своего торжества Девойод был у Марии Николаевны Ермоловой, горячо ее благодарил за трогательное участие, подарил ей большой фотографический портрет свой в роли Валентина (ни один из таких портретов даже в самой отдаленной форме не дает понятия о настоящем образе великого артиста). На подаренном Марии Николаевне портрете Девойод написал стихотворение. Привожу его в переводе:

Портрет слегка польщен, но если скорбь в нем есть  И если в нем следы страданья скрыты,

То это потому, что Валентина честь  Зависит лишь от Маргариты.

Подпись: Моему дорогому другу — Марии Ермоловой, великой и обаятельной артистке, от почитателя и друга.

Ж. Девойод^[253].

В своем стихотворении он уподобляет Ермолову — Маргарите, а себя — Валентину, честь которого, волею судьбы, и в дурном и в хорошем зависит от Маргариты: в данном случае Ермолова — Маргарита как бы спасла честь его, артиста, Девойода — Валентина.