Давние дни

Все мы, художники, призванные к сотрудничеству в соборе, были разных направлений, взглядов, верований и возраста, но Прахов и его семья умели сделать так, что все мы прожили за десяток лет работ в полном согласии, да и поныне между нами, оставшимися в живых, продолжают быть самые хорошие, полные живых воспоминаний отношения. Мечтой А. В. Прахова было в свое время привлечь к работам в соборе покойного Сурикова, здравствующих Репина и Поленова, и не его вина, что осуществить эту мечту ему не удалось.

Прахова не стало, но верится, что все живое, вдохновенное, хорошее, что было в этом богато одаренном человеке, не пройдет бесследно. Имя его, тесно связанное с созданием собора св. Владимира в Киеве, перейдет далеко за грань его жизни.

Вечная ему память от нас, его знавших, с ним проведших годы трудовой, посвященной художеству жизни.

И. Е. Репин

(письмо к П. И. Нерадовскому

)

Глубокоуважаемый Петр Иванович.

Хочется с Вами поделиться грустными мыслями, воспоминаниями…

У нас прошел слух о смерти Ильи Ефимовича Репина^[318]. Не стало последнего из славной плеяды ранних передвижников.

Вместе с И. Е. Репиным ушла целая эпоха русского искусства, эпоха необычайного его расцвета.

Илья Ефимович был одним из самых даровитейших ее деятелей.

Феномен по своей природе, он рано понял свое призвание, а поняв, стал с необыкновенным упорством преодолевать великие трудности живописного искусства, доведя его до огромной высоты, до совершенства.

Тогда было счастливое время: после Иванова, Брюллова, после огромного напряжения художественного творчества наше искусство, передохнув, прислушиваясь к голосу времени, к грядущей новой эпохе в жизни народа, искусство, творчество народное, распустив крылья, готово было обновленным подняться ввысь.

Первыми признаками его возрождения были картины Федотова, Перова, Ге, Крамского… Следом за ними появился Верещагин со своей «Туркестанской коллекцией», юный Васильев с невиданными пейзажами, Антокольский с Грозным, а там Репин с «Бурлаками»^[319], Виктор Васнецов с первыми сказками, Суриков со «Стрельцами», Куинджи со своими солнечными эффектами…

И. Е. Репин. Автопортрет

Над русским искусством снова взошло солнце, ожила наша земля… Появился скромный, молчаливый Третьяков; без громких фраз он объединил художников — больших и тех, кто поменьше; оставляя их свободными в их замыслах, мечтах, он дал возможность осуществлять их радостно, и художники показали свое истинное лицо, свою творческую природу, отличную от тысячи других. Работа закипела надолго. Появилась Третьяковская галлерея — пантеон русского искусства. Туда скромный, молчаливый человек собирал все самое яркое, талантливое, нередко подчиняя свои вкусы творческой воле художников.

И что ни год, что ни Передвижная, эта ярмарка тогдашнего художества, то имя Ильи Ефимовича Репина более и более становилось нам, художникам, и русскому обществу дорогим. Картин его ждали, а он, зная, что великий талант его обязывает, что каждая его картина, всякий портрет есть не только его личное возвышение, но и возвеличение родного искусства, он с терпеливой настойчивостью вынашивал каждую вещь. Огромный, стихийный талант, отличный мастер, он мог бы затопить любую выставку своими картинами, портретами, дивными этюдами, рисунками (так был он продуктивен), он, как и все художники его времени, выставлял на суд публики лишь самое совершенное. Потому-то каждая картина, портрет Репина были событием. Проходили десятки лет, а люди помнили не только самую картину, год ее появления, но и то место, где она стояла на выставке. Говорили: «Это было в год появления „Не ждали“ или „Святителя Николая“»^[320].

Художники, малые и большие, с одинаковым чувством ждали новых творений Репина, а их появление — была общая наша радость, и на выставку валом валил народ.

В те времена и в помине не было позорного слова «халтура», и всякие признаки ее гибли бесславно.

Появление «Царевны Софии», «Проводов новобранца», «Крестного хода» или «Грозного», а позднее «Запорожцев» было праздником всего русского образованного общества^[321].

Художник огромного диапазона, Илья Ефимович живо откликался на все вибрации жизни, он отражал в своем творчестве как красоту, так и уродливости окружавшей его жизни. Он был, быть может, самым убедительным повествователем современности, иногда возвышавшимся до Толстого.

Я помню день появления «Крестного хода». Выставка была в Академии наук; в конце зала, направо, виден огромный «Крестный ход». Мы, художники, спешим туда, там — толпа, восторги, дружественный суд. Напротив «Крестного хода» не то «Неизвестная», не то «Портрет г-жи Вогау» Крамского^[322].

Общее возбуждение, все разделяют торжество автора, а торжество было полное.

Жизнь на картине бьет ключом, солнце сияет, оно залило светом огромную движущуюся толпу. Кое в чем видны нарочитости, «тенденциозность», но ведь это «соль», без которой в те годы нельзя обойтись…