Что касается ежедневной газеты «Фигаро», то помимо отзыва «Господина-оркестра» она посвятила Дебюсси три статьи. Так, 1 мая 1902 года Эжен Гаркур выступил на стороне враждебного лагеря: «Музыка господина Клода Дебюсси совершенно расплывчата. Сначала кажется, что она не лишена некоторого очарования. Однако чем дольше ее слушаешь, тем скучнее становится. Музыка “Пеллеаса и Мелизанды”, безусловно, заслуживает того, чтобы ее ради любопытства разместили во всех музыкальных библиотеках. Господин Дебюсси, возможно, в будущем согласится отказаться от своей манеры сочинения и вернется к более здоровой концепции музыкального искусства». 2 мая 1902 года не испытывавший интереса к музыке Шарль Жоли посвятил разгромную статью одним только декорациям Жюссома и Ронзена. Вся пресса без исключения и даже критики, которые с неодобрением восприняли музыку Дебюс си, положительно отозвались о декорациях к опере. Немного позднее музыкальный критик «Фигаро» Анри Бауэр написал ответную статью на выпад Эжена Гаркура, справедливо указав на долгий путь, который прошел Дебюсси, прежде чем приступить к сочинению этого произведения. Анри Бауэр объяснил, каким образом композитору удалось преодолеть влияние творчества Вагнера, принятого за эталон музыкального искусства. Не вызывает сомнения, что это «музыкальное сочинение, обладающее утонченным вкусом, нежной и тонкой душой, изысканной чувственностью, сказочной колористикой, атмосферой, окутанной дымкой поэтичной меланхолии», заставит современников признать его автора выдающимся композитором.
Венсан д’Энди в журнале «L’Occident» был еще убедительнее:
«Очевидно, что “Пеллеаса и Мелизанду” нельзя назвать ни оперой, ни музыкальной драмой в обычном смысле этого слова. Это не пьеса последователя веризма[107]
и не драма в подражание Вагнеру. Опера “Пеллеас и Мелизанда” меньше и одновременно больше, чем все это вместе взятое. Меньше, ибо музыка как таковая большую часть времени играет лишь второстепенную роль, подобно раскрашиванию иллюстраций в средневековых рукописях или полихромии[108] в скульптуре той же эпохи. Больше, ибо вопреки тому, что происходит в современной опере и даже в музыкальной драме, в “Пеллеасе и Мелизанде” первостепенное значение имеет текст. Это самым замечательным образом адаптированный текст, в своей звуковой концепции с вокалическими инфлексиями, купающийся в по-разному окрашенных музыкальных волнах, которые подчеркивают его рисунок, открывают его тайный смысл, увеличивают экспрессию, оставляя слово просвечиваться сквозь гипнотически обволакивающие его токи…»16 мая Дебюсси в газете «Фигаро» в отстраненной форме и местами даже с юмором ответил на нападки музыкальных критиков и попытался дать им отповедь. Критика была индикатором модных идей в музыкальном мире, где противоборствовали сторонники классического направления в искусстве, исповедующие почитание Святой Троицы, и другие музыковеды, призывавшие к освобождению музыки от влияния Вагнера. Они ратовали за новые направления в искусстве. С Дебюсси они связывали свои надежды на перемены. Опубликованные в периодической печати статьи открыли широкой публике имя Дебюсси, ставшее синонимом новой французской школы. Сторонники этой школы с пылом и жаром защищали новые идеи и веяния. Постановка оперы «Пеллеас и Мелизанда» породила множество святых «верующих», апостолов и мучеников, которых журналисты подвергали суровой критике. Жан Лоррен приписывал им собственные пороки, а их горячность выводила Дебюсси из себя! Композитора, который со времен обучения в консерватории яростно отстаивал свою творческую независимость, возвели в ранг властителя дум. Этот знак отличия после долгих лет забвения мог бы польстить его самолюбию, если бы он обладал характером вожака. Однако он был индивидуалистом и не мог себе представить, чтобы какой-то другой музыкант следовал той же системе, что и он. Даже само слово «система» приводило его в бешенство. Для него это был вопрос не техники, а искусства и личных чувств.
«Дебюсси… считал себя униженным, если его называли профессионалом, в то время как он хотел сохранить аристократическую позицию дилетанта. Он инстинктивно отвергал всякое объединение единомышленников, даже в случае, если оно вызывало всеобщее одобрение», — писал Венсан д’Энди.
Дебюсси раздражала недоброжелательная критика, но не меньше он злился и на так называемых дебюссистов, которые, как он говорил, «убивали» его.
Опера «Пеллеас и Мелизанда» стала значительной вехой в истории музыки в частности и французского искусства вообще, о чем напомнил 20 лет спустя французский художник-символист Морис Дени: