Дед Пихто

Остановка в Старотитаровке. Плетни, виноград, чучхе-ла, гипсовый Ленин перед коммерческим банком, обочины дорог усыпаны абрикосами. Огромный чёрный ворон сидит на кабинке туалета. Завидев ворона, Петя Денежкин подсылает к нему Власова с «Конвасом». Массивный Власов крадётся, смешно отставив зад, целит кинокамерой из-за плетня. Петя зверским шёпотом зовёт Калачова, чтобы тот записал на магнитофон крики птицы, но чёртов звуковик его не слышит. Вот так всегда: звуковик не слышит, оператор не видит, режиссёру всё только нравится — фильма нет. Вот так и работаем, плюётся Петя. Ворон, конечно, не дался, улетел.

Из банка возвращается Лейбниц, с важным видом выдаёт каждому аванс. Компания гурьбой идёт в универмаг. Обнаруживают там удивительно низкие, ещё доперестроечные цены на жидкость для чистки канализации под названием «Эльф», победитовые свёрла и польские презервативы. Каждый покупает себе флакон «Эльфа», сверло и презерватив.

—    Плохая примета, — озабоченно качает головой Власов: — Как презерватив купишь — так сглазишь.

Калачов вместо жидкости для чистки канализации купил себе ботинки. Дешёвые, но вполне пригодные, подрезал только сбоку немного, чтобы не тёрли, и пошёл. Старые выбросил — повеселел.

—    Калачов.

—    Что, Петя?

—    Завтра съёмка, а сценария-то — нет.

—    Как нет? — меняется в лице Калачов.

—    Нет сценария. Конфликт нужен. Нет конфликта.

Расстроенный Калачов садится рядом с Денежки-

ным под каштан, начинает думать вслух:

—    Так. Конфликт. Столкновение. Полярные стихии. О! Стихи! Пусть он пишет стихи!

—    Для камеры картины лучше.

—    Или картины. Тогда с одной стороны будет творчество, а с другой...

—    Пусть он будет карлик, — говорит Петя Денежкин сурово. — Художник карлик.

«...На стене кабинета картина — женский портрет яркими красками в манере народного примитива.

Эпизод 3. Отъезд камеры: женских портретов множество, навалом, — это уже мастерская художника. Эдуард Филиппович Рудомётов, оказывается, — художник, он пишет сейчас обнажённую натуру. Перед ним — модель, в ней можно узнать медсестру районной больницы. Модель капризничает, не хочет раздеваться, Рудомётов (всё крупные планы) потчует её вином, осыпает экспромтами, он галантен, остроумен, он в ударе — но женщина не может преодолеть в себе какой-то барьер и вскоре покидает мастерскую художника. Художник остаётся один. Отъезд камеры — оказывается, он плешив, горбат и потрясающе мал ростом.