Дед Пыхто

— За какую заботу?! — еще громче закричал парикмахер. Рыжий старичок сел в кресло и рукой обвел бороду и голову: побрить, мол, и постричь.

— Бритвы в заточке, машинки в ремонте. А сам я в отпуске.

Старичок пощелкал средним и указательными пальцами: ножницами, мол, поработай.

— Санитарный день у меня. Комиссию жду!

— Да что ты врешь-то! — Старичок гневно подскочил в кресле. — А это что? — на столике лежали и бритвы, и машинки, и ножницы.

— Металлолом! В металлолом хочу сдать.

Старичок слез с кресла, внимательно осмотрел инструменты, подпрыгнул, подскочил к парикмахеру, большими пальцами поддел его за бока.

— Ы-хи-хи! — испуганно всхохотнул парикмахер, ужасно боявшийся щекотки. — Не хулигань! Дурак старый, дурак рыжий!

— Кто я? — весело спросил старичок.

— Дурак.

Большими пальцами старичок прошелся вверх, вниз по бокам.

— И-ха-ха! — зашелся в хохоте парикмахер. — Ой, спасите! Ой, щекотно!

— Так кто я?

— Миленький, хорошенький, рыженький старичок, — и парикмахер поцеловал старичка в лоб.

— И слышишь теперь хорошо?

— Замечательно!

— Тогда так. Бороду клинышком сделаешь, усы колечками кверху. Прическу… Прическу изобразишь «под горшок».

— Но у меня нет горшков!

— А это что? Чем тебе не горшок, — старичок схватил мусорную корзину и надел на голову. — Какие волосья выставляются, обстригай! Да смотри, уши не задень! А то я тебе — ух! — Старичок подцепил воздух большими пальцами.

Парикмахер хихикнул: «Ясно, ясно», — и принялся за работу.

— А вы, извиняюсь, кто? — осторожно спросил он через некоторое время.

— Дед Пыхто.

— Ах, вон кто!

— Да, вот он я! Вот и возьми меня за рупь, за двадцать.

— Значит, опять работа появилась? — Парикмахер: опять хихикнул. — Ох, помню, в детстве вы и помучили меня! Страсть! А вы сильно… того… постарели. Не признал.

— Плешь-то зато ты нажил. У меня еще ни одного волоска не упало. Разве что вот, в парикмахерской.

— А «под горшок» вам идет. Прямо на глазах молодеете.

— Плохо я тебя учил. Говоришь много. Тебе как, платить? Или по старой памяти даром отпустишь?

— Что вы, что вы! Задаром нельзя. Тут ревизии постоянные. Вдруг вы по совместительству еще и ревизор? По пути проверяете меня?

— Ну, хват ты. Ну, жулик. Теперь, главное, и не перевоспитать тебя. Держи. — Дед Пыхто протянул деньги, но тут же убрал их в кулак и большим пальцем ткнул парикмахера в живот.

— Ий-хи-хи! Ий-хи-хи! — визгливо захохотал тот. А дед Пыхто надел соломенную шляпу и вышел, изменившись до неузнаваемости: аккуратная бородка клинышком, лихо подкрученные усы, и глаза вроде побольше стали, поинтереснее, и нос на бритых щеках уже не казался остреньким и красным, а вполне нормальным. Ни дать, ни взять пенсионер-дачник вышел из парикмахерской, а уж никак не дед Пыхто.

В автомобильной конторе он нанял грузовое такси, проехал по городу, скупая манную крупу. Когда вернулся домой, на поляне перед крыльцом уже ждали его Алена, Сашка Деревяшкин, Муля-выбражуля, Вова Митрин — почему-то всех привели мамы. Только Сашка Деревяшкин пришел один, с доверенностью от отца. В доверенности было написано: «Доверяю своего сына А. Деревяшкина на перевоспитание. Делайте с ним, что хотите, не обижусь. Мать в отъезде, я — на работе. Воспитывать некогда. Деньги за перевоспитание внесу с зарплаты. К сему — Деревяшкин-отец».

— Ждать да догонять — самое последнее дело! — весело закричал дед Пыхто. — Здорово, мамаши! Что, дорастили деток? Без деда Пыхто все-таки не управиться?

Мамы грустно молчали. А что сказать? Дорастили.

— Ну, нечего вздыхать. Дальние проводы — лишние слезы.

Мамы вскоре ушли, дед Пыхто хлопнул в ладоши. Прибежали Семеро пыхтят.

— Я пойду переоденусь, а вы давайте, рассортируйте их по грехам. Кого за что привели.

Пыхтята жалобно посмотрели друг на друга: теперь бы в кучу сбиться да за печкой тихонько посидеть — нет же, придется разлучиться. И кто выдумал только эту работу?!

Взяв крохотные грифельные доски и разноцветные мелки, Пыхтята начали обходить ребят и спрашивать тоненькими, комариными голосками:

— Мальчик, в чем вас обвиняют?

— Врун я, — басом ответил Вова Митрин. — Хотя на чужое вранье ни разу в жизни не позарился. Всегда сам придумываю, как соврать.

— А ты, девочка?

— И я сама придумываю, — Алена, нахохлившись, сидела на пенечке. — Но, оказывается, не придумываю, а лгу.

Врунов пыхтята отметили белым крестиком, упрямцев — синим ноликом, лентяев — сразу крестиком и ноликом, красным мелком. Затем протягивали ребятам розовые, прохладные ладошки и за руку отводили в места, не столь отдаленные: врунов — к сарайчику, упрямцев — к крыльцу, лентяев — к старой березе.