Посмотрев на каждого из нас он продолжил.
- Вы же там были пожилыми людьми и после случившейся у вас катастрофы прошло почти три десятка лет. Неужели никто не попытался разобраться с тем, что там произошло?
- Пытались, конечно... Но вот только каждый из тех, кто разбирался, смотрел на произошедшее со своей колокольни и соответственно выводы делались от - «Что мы, дураки наделали?» до «Какие же мы все молодцы, что это совершили!»
- Но факты... – сказал Тяжельников. – Они же объективны....
Я повернулся к нему.
- Фактов хватало и для того и для другого. Главное, что аналитик посчитает для себя самым значимым фактом.
- Поясните.
- Охотно... Кто-то радовался, что везде появилась колбаса, джинсы и кока-кола, что машину можно было пойти и купить, не ожидая в очереди несколько лет.
- И какую машину! – мечтательно прищурившись покачал головой Сергей. – Хотите «форд», а хотите – «роллс-ройс»... А хотите и «жигули»...
- Да. Радовались, что теперь можно свободно купить доллар и уехать с ним куда угодно, не опасаясь партийной и профсоюзной организаций и не спрашивая разрешения на это...
- А кто-то говорил о том, что доллар начал стоит не 64 копейки, а почти восемьдесят рублей, что наша промышленность гибла, что пошли конфликты на национальной почве по окраинам страны, что идет разгул преступности, что мальчики поголовно хотят стать киллерами, а девочки- валютными проститутками...
Каждый из нас вспомнил то время. И блеск, и безработицу, и миллионы и шикарные рестораны, свободу и беззаконие и финансовые пирамиды, и обогащение одних и обнищание других.
Я прокашлялся.
- Но мы отклонились от темы...
Мы переглянулись. Никита кивнул.
- Хорошо.
Он посмотрел на нас и предложил.
- Начну я?
Мы не стали возражать.
- Глупость и предательство. И то и другое с большой буквы.
Они явно ждали чего-то такого и не удивились.
- В чем это проявилось?
- Партия перестала быть движущей силой Общества. Решения о жизни страны начал принимать аппарат. Вместо того, чтоб обслуживать Партию, аппарат её заменил, стал её мозгом. Форма оказалась важнее содержания и хороший протокол собрания оказался ценнее чем само собрание.
Из их числа началась формироваться особая каста граждан, у которой интересы собственного народа отодвинулись на второй план, а на первый ставилось свои, личные интересы.
Глава 15
15.
Что-то в их лицах изменилось. Я почувствовал, что мы в разговоре коснулись того, что трогать было ни в коем случае нельзя. Точнее рано. Они верили в непогрешимость Партии, в правильность марксизма-ленинизма и так вот «в лоб», говорить о том, что они ошибаются... В их глазах трое сопливых подростков не могли быть носителями истины. Ведь хочешь - не хочешь, а мы говорили не о Правде, а всего лишь о нашем восприятии произошедшего и объясняли его, не более того. Нет... Рано. Еще рано... Говорить надо о чем-то простом, более объективном, а не абстрактным. С детскими примерами.
Я тронул Никиту за руку.
- Никита...
Он с удивлением посмотрел на меня, но замолчал.
- Давайте начнем с другого...
Я посмотрел на хозяев кабинета.
- Империи не обрушиваются в одночасье. Не падают вдруг.
- СССР - не Империя.
- Империя,- успокоил его я. - Именно что империя... Хотите доказательств?
Никто из них не ответил, а я достал из кармана бумажный рубль, помахал им, привлекая внимание.
- Сколько там надписей на национальных языках на гербе? Пятнадцать? Ну вот... А вы говорите не Империя... И если простой народ уже потихонечку начал становится тот самой новой общностью под названием «советский народ», то некоторые из его руководителей, лучше информированные о качестве жизни за границами СССР...
Я кивнул на экран телевизора, где блистала веселая эстрадная жизнь, улыбались люди и лучи прожекторов выхватывали из публики хорошо одетых дам и господ.
- ... хотели стать не «советскими людьми», а «богатыми людьми». Они понимали, что у богатых есть свой Интернационал и он постарше и покрепче Первого, Второго и Третьего... Долларовый. Ну, а когда этот случай подвернулся... То, что мы сейчас будем говорить – это обывательские разговоры. То, что называется кухонное брюзжание. Но у него есть основание- та правда, которую люди чувствовали и по-своему трактовали.
Я вздохнул.
- Да и она им ближе, чем абстрактные теоретические рассуждения. И начать я хочу с...
- Давайте начнем со справедливости, – предложил Сергей. - Это можно сформулировать так «Почему им можно, а нам нельзя?»
- Почему бы и нет?
- Вы считаете, что причина в том, что исчезла справедливость? - Тяжельников задал вопрос спокойно. Его спокойствие было вполне объяснимо. Уж, что он, что Андропов могли убедительно опровергнуть эти слова. Я и сам понимал, что можно было сказать в ответ на такой упрек - о Народных судах, о профсоюзах, защищающих простого человека, о милиции, стоящей на страже и минимальной преступности... Но и у нас было что сказать.
- Да. Где-то она исчезла... Точнее для кого-то. Как шутили в народе: «У нас все равны, но есть кое-кто, кто ровнее других». Изменилась, стала странной кадровая политика. Хотя, как «стала странной»?