Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

Каждый декабрист, безусловно, боролся за свободу народа и свою личную независимость, и в этом смысле являлся свободолюбцем. Но далеко не все свободолюбцы автоматически становились декабристами. И те и другие отстаивали свое право на свободную мысль, не подверженную мелочному контролю, на частную жизнь, выстроенную в соответствии с собственными понятиями и представлениями. Но все же именно декабризм явился верхним этажом общего здания дворянского авангарда. В чем это ощущалось? Денис Давыдов и Лунин, Вяземский и Батеньков, генералы Ермолов и Орлов – не правда ли, все это близкие по взглядам, но отличные по политическим позициям люди; не похожие по готовности бороться до конца, ради отстаивания этих взглядов, выказывающие не одинаковую потребность заявить публично то, что считали нужным. И те и другие были готовы идти до некого предела, вот только предел этот им виделся слишком по-разному.

Первое отличие, которое бросается в глаза, – исключительная общественная активность декабристов, их желание проповедовать, просвещать, ораторствовать в любой аудитории. Конечно, Ермолова или Давыдова тоже трудно назвать молчунами, но они «ворчали», то есть критиковали власть с позиций умеренного Просветительства и традиционной для дворян конца XVIII в. тяги к независимости суждений и действий. Декабристы же, поддерживая тайные планы реформ, обсуждавшиеся в Зимнем дворце, пропагандировали свои убеждения с суровой последовательностью и редким пылом. Подчеркнутая серьезность, прямота суждений, склонность к ораторству и учительству стали нормой поведения, родовыми чертами дворянских революционеров.

Для декабристов, как и для всех свободолюбцев, было характерно обостренное чувство собственного достоинства. Однако первые более последовательно отстаивали новое понимание чести дворянина и долга гражданина. Недаром в их разговорах, письмах, литературных произведениях постоянно упоминаются подвиги высоконравственных героев Древнего Рима и эпизоды защиты республиканского строя Великого Новгорода – символа древнерусской свободы. Может показаться, что дворянские революционеры постоянно читали скучные проповеди, а от их поведения веяло театральными подмостками, ложным классицизмом или проходившим ему на смену доморощенным романтизмом.

Впрочем, почему доморощенного? Декабристы, представлявшие, по словам Ю.М. Лотмана, «особый тип русского человека», были если не детьми, то, во всяком случае, любимыми воспитанниками романтизма. Романтизм же как художественный стиль, а в еще большей степени как образ жизни далеко не прост, прежде всего потому, что деятельно героичен и разочарованно циничен одновременно. Человек дворянского авангарда, строивший свою жизнь в соответствии с требованиями этого стиля, мог следовать за позитивной его составляющей и посвятить себя борьбе с несправедливостью, отсталостью существующих порядков и правил как в частной, так и в общественной жизни.

Мог молодой (обязательно молодой! Из осужденных по делу 14 декабря только двенадцать человек имели 34 года от роду, значительному большинству осужденных не исполнилось и 30 лет) романтик пойти и по другому пути. На нем его поджидали старость души, недовольство всем и вся, презрительное безразличие к окружающей жизни с ее радостями и огорчениями. Так называемые «лишние люди» среди российских романтиков уже встречались, а вот времена Арбенина (из лермонтовского «Маскарада»), убивающему жену только потому, что она – ангел и не должна быть отравлена ядом окружающей ее духовной пустоты света, в первой четверти XIX в. еще не настали. Среди передового дворянства царствовала героика истории и современности (наполеоновские войны!), рождавшие неутолимую жажду действовать на благо Отечества.

Именно героическая и деятельная сторона романтизма приводила к страстной влюбленности прогрессистов в те идеалы и представления, которые казались достойными поддержки, с точки зрения передовой дворянской молодежи. Проникшись этой любовью, преклоняясь перед новыми идеалами и приняв их в качестве жизненных ориентиров, романтик в полной мере ощущал ценность собственной личности, поскольку она естественным образом сочеталась для него с чувством ответственности за судьбу страны. Поэтому он считал себя защитником идей независимости и свободы как политического идеала всех сограждан. Таким образом, по наблюдениям исследователей, чувство собственного достоинства и правила чести становились для прогрессистов понятиями действительно важнейшими. Причем это мироощущение оказалось для его носителей весьма суровым – романтизм воспринимался как игра по определенным правилам, и если за проигрыш надо было платить даже самую высокую цену, то платили, не торгуясь, по всем счетам.