Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров

К 1811 г. Сперанский добился того, что своими проектами напугал и ретроградов, и все родовитое дворянство, и чиновничью массу. В итоге, силы противоборствующих сторон оказались неравны, особенно когда к числу недругов набравшего нешуточную силу статс-секретаря присоединился и сам Александр I, не нашедший нужным противостоять мнению двора и сановников. Говорят, он даже прослезился, прощаясь с талантливым помощником, горько сетовал в последнем разговоре с ним на людскую зависть и злобу. Как бы то ни было, 17 марта 1812 г. Сперанского обвинили в превышении служебных полномочий, а злые языки – еще и в тайных сношениях с Наполеоном (чему не было и нет никаких подтверждений) и отправили в ссылку.

Не решившись защитить статс-секретаря, Александр I, тем не менее, не оставил надежд на преобразование страны. В 1818 г. по его распоряжению создается Секретный комитет по крестьянскому делу, который подготовил проект освобождения крепостных. Как отреагировал на этот проект император, неизвестно, архивные документы хранят по данному поводу глухое молчание. Объяснить такое равнодушие Александра I к работе созданного им же самим органа можно или его страхом перед сопротивлением сплотившихся противников перемен, или тем, что его в это время больше занимала иная проблема.

В марте 1818 г. император выступил в Варшаве на открытии польского сейма (парламента). В своей речи он заявил о введении в Польше конституции и о том, что вслед за ней подобный документ получит и вся Российская империя. Слова Александра I не разошлись с делами. В канцелярии старого друга царя Н.Н. Новосильцева к 1820 г. был подготовлен документ, получивший название «Государственная уставная грамота Российской империи». Согласно «Грамоте», законодательная власть в стране по-прежнему принадлежала монарху, при котором учреждался двухпалатный совещательный орган. Исполнительная власть передавалась Государственному совету, состоявшему из Общего собрания и Комитета министров. «Грамота» не была конституцией в полном смысле этого слова, но могла стать ощутимым шагом на пути к ней.

Конституционные устремления Александра I не встретили в России одобрения ни справа, ни слева. Передовая часть дворянства была оскорблена тем, что Польша, давний недруг России, воевавшая в 1812 г. на стороне Наполеона, получила политическую свободу (пусть и в урезанном виде) раньше россиян. К тому же дворянский авангард во второй половине 1810-х гг. уже не слишком доверял свободолюбию императора, да и знал об Уставной грамоте лишь понаслышке (страна познакомилась с ней воочию только в 1830 г.). Ретрограды же, по природе своей, воспринимали в штыки даже слухи о политических или социально-экономических нововведениях.

Столкнувшись с упорным сопротивлением традиционалистов освобождению крестьян и ограничению власти монарха, оставленный передовым дворянством, которое теоретически могло бы стать его союзником, император испытал новый приступ страха перед возможностью заговора, очередного дворцового переворота. Все чаще ему на ум приходили мысли о судьбе отца, и Александр I даже подумывал о переносе столицы империи в Варшаву, поближе к Западной Европе. Его страхи еще более усилились, когда он позволил дезинформировать себя осведомителям, наблюдавшим за становлением декабристских организаций. В 1824 г. царь, опираясь на сведения, полученные из разных источников полицейского характера, писал: «Есть слухи…что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах есть по разным местам тайные общества или клубы, которые притом имеют секретных миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, граф Гурьев, Дмитрий Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров; сверх сего большая часть разных штаб- и обер-офицеров…»

Положение складывалось угрожающее и, поверив в реальность существования столь сильной оппозиционной партии, разочаровавшись во всех начинаниях, исполнение которых Александр I считал своим историческим предназначением, он оставляет занятия реальной политикой. Монарх начинает вести странный для самодержца образ жизни. Он старался избегать людей, не являлся на официальные приемы, даже не принимал верительных грамот новых послов, «забывал» посещать протокольные празднества, много путешествовал по стране, вывозил на юг жену, больную туберкулезом. В новых заботах и разъездах заглохли последние отзвуки «дней александровых прекрасного начала».