Декабристы-победители

– Ипполит Иванович сейчас в Польше. Это раз. А во-вторых, прапорщик для командования отрядом – как-то несолидно. Когда Муравьев-Апостол-младший вернется из Польши, то возьмете его своим заместителем. Думаю, братья возражать не станут.

Братья, разумеется, не возражали. Более того, Матвей Иванович, самый старший и мудрый из братьев (старше Сергея на два года), неожиданно сказал:

– Мне кажется, со временем к нашим ополченцам добавятся еще люди. Прибьются крестьяне, которые мечтают о вольностях.

– Дай-то бог! – пылко сказал Бестужев-Рюмин. – Тогда мы будем не одни. Крестьянство поймет, что мы несем ему свободу от тирании и поможет нам эту свободу удержать.

– Думаете, – скептически улыбнулся Матвей Иванович, – крестьяне так уж и рады свободе?

– Разумеется. Человек рождается свободным. Крестьяне, взявшие в руки топоры, станут нашими союзниками.

– Вот-вот. Топоры-то они в руки возьмут. А потом этими же топорами, да нам по головам… Но поверьте, потом они сами не будут знать – а что с этой свободой делать. Мои пейзане, когда я давал им вольную, слезой изошли – не бросайте нас, барин, Матвей Иванович, пропадем мы без тебя. А потом добрая половина мужиков просто спилась. Они же привыкли, что управляющий им скажет – когда пахать, когда сеять. Так-то, господа якобинцы…

– И вот еще, – задумчиво сказал генерал. – Имейте в виду, Еланин. К вам будут прибиваться не только крестьяне. Первыми придут дезертиры, конокрады и прочее быдло. Не будем обольщаться, господа. В свое время в партизанских отрядах служили, в большинстве своем, мародеры.

– И что мне с ними делать? – с напряжением в голосе спросил Еланин, уже примеряя на себя шкуру начальника ополчения.

– То, что делал любимец нашего полковника. Так, Артамон Захарович?

– Так точно, господин генерал, – осклабился Муравьев. – Денис Василич брал в отряд всех. Неважно – дезертир ты, вольнопер или регулярный. Говорил: «Хлопцы, то, что было раньше – забыто. В бою брать трофеи не возбраняется. Но ежели после боя какая сволочь вздумает старое вспомнить – повешу!»

– Многих повесил? – заинтересовался капитан.

– Двоих. Для остальных сие стало наглядным уроком. Поняли, что командир не шутит.

– Так что, господин начальник дружины, – почти весело заключил Волконский, – пару-тройку мародеров повесите, остальные сразу уважать начнут. Возьмете с собой надежного фельдфебеля, солдат постарше – вот вам и профос с командой.

После такого напутствия Еланин лишь вздохнул, надел шинель с портупеей и пошел знакомиться с «войском». «Профоса с командой» решил пока не брать. Нужно вначале осмотреться самому, а уже потом решать – сколько людей из состава регулярных солдат потребуется, что бы хоть чему-то научить «ополченцев».

Пейзанское «войско» располагалось на окраине Могилева. Из-за недостатка жилья и при желании вчерашних малороссийских пахарей держаться вместе им был выделен огромный пустующий сарай с изрядно прохудившейся крышей. Крышу «козаки» чинить поленились – не своя, чай – предпочитая укрываться от снега свитками. Сегодня же день выдался ясным, снега не предвиделось, а дым от нескольких костров, разведенных прямо на полу, мог свободно уходить вверх.

Кроме дыма от сарая растекались во все стороны звуки песни. Капитан Еланин, шествующий к своим новым подчиненным, только вздохнул – из собственного скромного опыта пребывания в Малороссии знал, что эту песню хохлы начинают співать, когда они основательно напьются. Но все-таки Павел замедлил шаг, невольно прислушиваясь к стройному хору мужских голосов, певших про нэбо и тяжэлую думку.

«Хорошо поют!» – констатировал капитан, потянув на себя огромную двустворчатую дверь. Молодому капитану, опоздавшему на войну 1812 года и, в отличие от лучшего друга Ника Клеопина, не нюхавшего кавказского пороха, ополченцы Отечественной войны представлялись героями, сошедшими с лубочных картинок. Те, что скопились в сарае, больше напоминали разбойников. И не благородных, а наших, исконно русских. Какой уж там Шиллер…

Вокруг одного из костров сидело человек двадцать, распевавших «Дывлюсь я на нэбо», они передавали по рукам ведерную бутыль с мутным пойлом, куски сала и луковицы. У другого костра народ не пел, а просто пил. У третьего уже не пели и не пили, а лежали вповалку. У четвертого и пятого… Тоже не лучше. В одном из углов кого-то били – не спеша и обстоятельно; в другом творилось полное непотребство: из кучи сена торчали голые женские ляжки, а между ними колыхался увесистый зад с приспущенными шароварами. Рядом нетерпеливо переминалось еще трое.

От первого костра поднялся дюжий мужик и подошел к капитану.

– Цэ же те кэ? Кто будешь? – нарочито грубо обратился он к офицеру.

– А я буду, – твердо отвечал капитан, глядя мужику прямо в глаза, – капитаном Еланиным. Назначен командовать, – тут Павел замялся, – вашим отрядом. А ты кто будешь?

Мужик картинно снял с головы папаху, обнажив свежевыбритую голову с чубом, и насмешливо ответствовал:

– А я, паныч, буду наказным атаманом Григорием Гречухой.