Декамерон. Гептамерон

Она поклялась, и он поверил ей, ибо любил жену превеликой любовью. И, привезя ее к себе в дом, стал обращаться с нею столь же хорошо, как и раньше, только приставил к ней двух старых служанок, которые сменяли друг друга и ни на минуту не оставляли ее одну. Но как ласково ни обходился с ней муж, нечестивая любовь к канонику начисто лишала ее покоя, и, несмотря на то что она была женщиной очень красивой, а муж ее был мужчиной статным, рослым и сильным, у нее никогда не было от него детей, ибо сердце ее всегда находилось за семь лье от ее тела. Однако она так искусно скрывала свою страсть, что мужу и в голову не могло прийти, что она вспоминает о прошлом. Но в действительности женщина эта оставалась такою же вероломной, как и была, и, едва только убедилась, что муж ее сделался более ласков и менее подозрителен, как притворилась больной. И она была так искусна в своем притворстве, что бедный супруг ее очень огорчился и ничего не жалел, чтобы только ее вылечить. Роль свою она играла так хорошо, что и все домочадцы были уверены, что недуг ее тягостен и с каждым часом она слабеет. Видя, что муж – которому по-настоящему следовало бы радоваться – глубоко опечален, она попросила его разрешить ей написать завещание, на что тот согласился, заливаясь слезами. А коль скоро она могла как угодно распоряжаться своим имуществом, ибо детей у них не было, она завещала все, что у нее было, мужу, моля его простить содеянные ею грехи. После чего она вызвала к себе священника, исповедалась и причастилась, выказав такое смирение, что все чуть не плакали, видя, сколь благочестиво она готовится к смерти. А когда наступил вечер, она попросила мужа снова послать за священником, чтобы тот соборовал ее, и велела при этом передать ему, что ей совсем худо и она боится, что не дождется его прихода. Муж поторопился исполнить ее просьбу, и великая кротость ее вызвала в людях умиление, и все стали воздавать ей хвалу. Свершив последнее таинство, она сказала мужу, что, коль скоро Господь смилостивился над нею и позволил ей исполнить свой христианский долг, совесть ее теперь успокоилась и она хочет немного уснуть. И она упросила мужа прилечь отдохнуть, сказав, что он пролил столько слез и не спал из-за нее столько ночей, что теперь ему, как и ей, нужен покой. Как только муж ушел и за ним последовали все его слуги, две старухи-служанки, которые так тщательно смотрели за своей госпожой, пока она была здорова, решили, что теперь уже похитить ее может одна только смерть, и преспокойно улеглись спать. И когда больная услыхала, что старухи громко храпят, она встала с постели и в одной рубашке вышла из комнаты, прислушиваясь к каждому шороху; когда же она убедилась, что все спят и она в безопасности, она преспокойно вышла в сад и, пройдя через маленькую комнату, которая всегда была открыта, – как была, в одной рубашке и босая, – пошла в Отэн к своему святому, который уберег ее от смерти. Шла она всю ночь, путь был дальний, и утро застало ее в дороге. Оглянувшись, она заметила двух всадников, которые скакали во весь опор за нею следом. Сообразив, что это муж пустился за ней в погоню, беглянка залезла в болото, а голову спрятала в камышах; там она услыхала, как, проезжая мимо, муж ее с отчаянием в голосе вскричал:

– Ах, негодница! Кто бы мог подумать, что, принимая святое таинство, она собирается поступить так мерзко и подло!

– Если Иуда не побоялся точно так же предать своего учителя, – сказал слуга, – можно ли удивляться, что вас предала жена!

Всадники промчались дальше, а женщина, сидевшая в камышах, радовалась тому, что обманула мужа, и чувствовала себя там счастливее, чем на мягкой постели у себя дома, где она была лишена всякой свободы. Несчастный муж искал ее по всему городу Отэну и в конце концов убедился, что и там ее нет. Тогда он вернулся назад тем же путем и всю дорогу не переставал сетовать на вероломство жены и на свою горькую долю. И он грозил, что, если только найдет, убьет ее тут же на месте. Но душа этой женщины не ощущала ни малейшего страха, точно так же как тело ее не ощущало холода, хотя, казалось бы, и сырые места, по которым она шла, и холодное время года должны были бы заставить ее раскаяться в своем поступке.