Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков

Для решения такой задачи Москва конечно же представляла обширный и яркий материал. «По смерти Петра Великого Москва сделалась убежищем опальных дворян высшего разряда и местом отдохновения удалившихся от дел вельмож. Вследствие этого она получила какой-то аристократический характер, который особенно развился в царствование Екатерины Второй», – писал Белинский.

Здесь, в отдалении от двора, бывшие фавориты, министры и генералы могли беспрепятственно критиковать неполадки государственной машины, которой они, по их убеждению, так хорошо управляли прежде. Их недовольство было направлено на отдельных лиц, а вовсе не на всю систему в целом. Фамусов очень точен в изображении вельможных «протестантов»:

А наши старички? – Как их возьмет задор,

Засудят об делах, что слово – приговор, —

Ведь столбовые всё, в ус никого не дуют,

И об правительстве иной раз так толкуют,

Что если б кто подслушал их… беда!

Не то чтоб новизны вводили, – никогда,

Спаси нас Боже!.. Нет. А придерутся

К тому, к сему, а чаще ни к чему,

Поспорят, пошумят и… разойдутся.

Сам Фамусов не принадлежит к подобным «государственным деятелям», но у него есть родственный пример для подражания – дядя Максим Петрович. Дядюшка не имел княжеского или графского титула, однако пользовался влиянием («в чины выводит кто? и пенсии дает?») и нажил немалое состояние («…не то на серебре. На золоте едал»). Всего этого он добился не какими-либо заслугами на военном или государственном поприще, а тем, что умел угодить царице самым незатейливым способом, неприемлемым для благородного человека. Максим Петрович не был, конечно, фаворитом масштаба

Орлова или Потемкина: в нем, как в кривом зеркале, отразились самые низменные стороны фаворитизма.

Всего вольготнее Максим Петрович и его собратья чувствуют себя в Английском клубе, где никакие заботы им не докучают. Клуб был открыт еще в 1770 году по образцу английских аристократических клубов и служил местом времяпровождения избранных. Располагался он в роскошном особняке, в котором все – от обстановки до вышколенной прислуги – было предназначено для удобства и хорошего настроения посетителей. Содержался клуб на взносы его членов, причем взносы эти далеко не каждому были по карману.

Стать членом Английского клуба было весьма затруднительно. Каждая новая кандидатура придирчиво обсуждалась и нередко оказывалась забаллотированной. Получить членство в Английском клубе значило удостоверить в глазах света прочность своей репутации: число желающих попасть в клуб впятеро превышало строго ограниченное уставом число действительных членов (около шестисот). Кандидат, заручившись рекомендацией члена клуба, с сердечным трепетом ожидал результатов тайного голосования.

Клуб славился своими обедами и карточной игрой – здесь иногда спускались огромные состояния. Здесь, в уютных гостиных, укромных уголках мужчины (женщины в клуб не допускались и появлялись только на балах и концертах) могли рассуждать на любые темы. Каковы были острота и глубина фрондерства вельможного барства, мы уже знаем. И все-таки и такое «вольнодумство» правительству казалось опасным. При Павле I, решительно искоренявшем любые поползновения на вольномыслие (император однажды изрек, что в России только тот человек что-либо значит, с которым царь соблаговолит разговаривать, и то лишь на время, пока длится беседа), клуб был закрыт с 1797 по 1802 год за «якобинство». Новый царь опять позволил членам Английского клуба судачить о внутренних и международных государственных делах и рассыпать червонцы по игорному столу.

Существовало и еще одно место встреч. В середине дня, перед обедом, общество для моциона, а также и желая себя показать и других посмотреть, устремлялось на прогулку по Тверскому бульвару. Вот как описывал К. Батюшков эту пеструю толпу: «Хороший тон, мода требуют пожертвований: и франт, и кокетка, и старая вестовщица (распространительница вестей, слухов. – В. М.), и жирный откупщик скачут в первом часу утра с дальних концов Москвы на Тверской бульвар. Какие странные наряды, какие лица! Здесь вы видите приезжего из Молдавии офицера, внука этой придворной ветхой красавицы, наследника этого подагрика, которые не могут налюбоваться его пестрым мундиром и невинными шалостями; тут вы видите провинциального щеголя, который приехал перенимать моды… Здесь красавица ведет за собой толпу обожателей, там старая генеральша болтает со своей соседкою… Университетский профессор… пробирается домой или на пыльную кафедру. Шалун напевает водевили и травит прохожих своим пуделем, между тем как записной стихотворец читает эпиграмму и ожидает похвалы или приглашения на обед». О завсегдатаях этих прогулок упоминает и Чацкий: