Дела семейные

– Думаете, я не расстроен? При одной мысли о том, что меня терроризируют ничтожества, гангстеры, изображающие из себя политическую партию, я в бешенство прихожу! – И, будто вспомнив о своем давлении, провел рукой по лицу и тихо добавил: – А иногда хочется плакать.

У Йезада ком к горлу подступил.

– Не надо так реагировать на них. Эти людишки… да они того не стоят!

Капур вытер шею и лоб – кондиционер был выключен. Он не включал его с того дня, когда поклялся, что будет принимать Бомбей таким, каков он есть.

– И знаете, что меня сильнее всего проняло? Их высокомерие – они будто говорили: ничто не устоит на нашем пути, теперь это наше царство. Брали что хотели, как армия победителей.

Капур распрямился:

– А у бедного Бомбея нет защитников. Несчастен город, в котором нет героев.

Йезад прошел в туалет, снял с крючка зеркальце, принес его в офис и поставил перед Капуром.

– Вы что делаете?

– Показываю вам героя.

Капур неуверенно усмехнулся.

– Героя, – стоял на своем Йезад, – который может спасти Бомбей. Если выставит свою кандидатуру на выборах.

– Опять взялись за меня?

– Да. Это смешно – пара худосочных вегетарианцев терроризирует «Бомбейский спорт».

– Пусть вас не обманывает их наружность. Худосочные или нет, но эти Баджи Рао и Баджи Кхао – они потомки маратхов, несгибаемых воинов. У них мертвая хватка – как у их шпинатоеда пучеглазого.

Они посмеялись, но Капур сразу перешел на серьезный тон:

– Мои знакомые по бизнесу уже сталкивались с подобными ситуациями. И в один голос советуют: заплати и сиди тихо.

Йезад уставился на свой стол. Его план провалился, провалился полностью. Больше нечего сказать. И делать тоже больше нечего. Он подтолкнул конверт к Капуру – чтобы тот спрятал деньги в сейф. Капур оттолкнул конверт обратно.

– Держите у себя в столе, пока за ним не придут.

– Лучше бы вы сами отдали.

– Неудачная мысль. Я могу не выдержать и плюнуть им в рожи. И зеркальце отнесите на место. – Капур протянул ему зеркальце, но раздумал и поманил Йезада к себе: – Взгляните.

Йезад заглянул в зеркальце через его плечо.

– Видите? Лица обыкновенных семейных мужчин. Не героев.

* * *

«Как эти чертовы актеры посмели понести отсебятину, – неистовствовал Йезад, – что это им в голову взбрело? Будто они знают Капура лучше, чем Йезад, пятнадцать лет проработавший с ним бок о бок? И чего добились? Создали ему дополнительные трудности!»

– Уймись, – сказал Вилас. – Я утром говорил с Бхаскаром и Готамом. Они действовали точно по сценарию, буквально.

– Тогда почему Капур приготовил деньги?

– А ты что, ожидал немедленного обращения? Крестового похода на следующее утро?

– Но я не ожидал и немедленной капитуляции. Я к тебе обратился с простенькой просьбой – пожаловаться в Шив Сену насчет всех этих Санта-Клаусов. Вот и все, чего я хотел.

– Ну да, все, чего ты хотел, – это поиграть с огнем.

Йезад бросил на него презрительный взгляд:

– Вместо этого ты приводишь пару паршивых комедиантов. Те несут ахинею насчет драматической эпифании. Ну и где она? Где прозрение мистера Капура?

Вилас порылся в карманах. Но Йезад не засмеялся.

– Наберись терпения, – утешал его Вилас. – Это только в романах все происходит немедленно.

– Мало у меня было хлопот, так теперь еще на моей ответственности конверт с тридцатью пятью тысячами. Я должен держать его в сейфе для пары выдуманных шивсеновцев, которые никогда не явятся.

– На самом деле, Йезад, деньги могут служить тебе предлогом, чтобы напоминать Капуру о его общественном долге. Если наши трагики заронили зерно, то твои понукания могут помочь ему прорасти.

– А понукать я буду сценическим шепотом? – злобно спросил Йезад.

– Ну ладно тебе! Будем надеяться на лучшее.

Йезад с шумом сбежал по ступенькам. В висках стучало, и не успел он свернуть за угол, как почувствовал, что силы окончательно покидают его. Он поймал себя на том, что идет шаркающим шагом. В детстве мама ругала его за это. «Не ходи шарк-шварк, – сердилась она, – поднимай ноги!»

Оказывается, он выбрал окольный путь к станции, мимо храма огня. Ну что же, ему сейчас полезно пройтись. Чего ради спешить домой, в опротивевшие комнатушки? Головная боль от этого только усилится. Ему надо побыть в одиночестве и в покое.

У храма он бросил взгляд через ворота во двор с маленьким садиком в центре и почувствовал зависть к тем, кому доступна храмовая тишина. «Так ведь и ему это доступно, – напомнил себе Йезад, – всего только и нужно, что надеть молитвенную шапочку и войти. С другой стороны, это непорядочно, раз он нерелигиозен, уже лет двадцать как перестал молиться. Хотя судру-то он носит – нет ничего приятней прикосновения тонкого муслина к коже… И по утрам, после мытья, повязывает священный шнур-кусти, хоть делает это как попало. По привычке. И чтобы не сердить Роксану».

А кто сказал, что войти в храм может только религиозный человек? Вон на табличке написано: вход только парсам. Йезад – парс, значит, ему можно.

А нужно? Что он будет делать, оказавшись в прохладной тиши храма? Йезад в нерешительности остановился перед лавочкой с благовониями.