Делай со мной что захочешь

— А они молотили вас как хотели, да? Выбили вам зуб, разбили лицо… лицо у вас потом распухло… Вот вы и подписали признание, верно? После того как миссис Доннер выдвинула против вас обвинение, вы со всем согласились, подписали признание, чтобы помочь полиции и чтобы вас больше не били. Я думаю, иначе вы и не могли поступить при сложившихся обстоятельствах. А вы знаете, кто из полицейских вас ударил?

— Да все они били, все навалились на меня. Еще счастье, что не пристрелили. А я не боялся, ни черта не понимал, что меня чуть не ухлопали. Господи Иисусе. Только на другой день очухался — такой я был веселый. Зуб себе выдрал и даже не почувствовал. А потом черт знает как болело… Так что ничего я толком не помню.

— А доктор вас обследовал?

— Нет.

— Зубной врач?

— Да нет.

— Раскройте-ка рот… А куда девались зубы вот тут, сбоку? Что с ними случилось?

— Они — их у меня давно нет.

— А десна здесь незажившая.

— Угу, ну, в общем, не знаю… Какая она, говорите?

— Незажившая.

— Что ж, может, и незажившая, я не знаю. У меня десны иногда болят. Ни с того ни с сего кровь идет.

— А что произошло с вашими губами?

— Ударили меня по ним. Года два-три назад.

— Ваша мать говорила мне, что у вас то и дело случались неприятности в квартале, и, я вижу, вас арестовывали по разным поводам, а как насчет истории с девчонкой — была у вас неприятность с девчонкой?.. Вы когда-нибудь попадали в беду из-за девчонки?

— Какой девчонки?

— Ваша мать сказала, что была такая девчонка в вашем квартале.

— Угу.

— Что «угу»?

— Угу, была девчонка, была. Она мне ничего дурного не сделала. А вот отец ее хотел со мной поквитаться, да только сам попал в беду. Так что не знаю, я хочу сказать — все ведь обошлось. Она была… Не хотела она никаких неприятностей, это старик пытался поднять шум. И что это моей матери понадобилось говорить вам про такое старье? Это ведь черт его знает как давно было — прошлогодний снег.

— А вас не арестовывали за изнасилование, нет?

— Нет. Я же вам сказал — все только ее отец шумел, а потом ему пришлось уехать из города.

— А до этого вас уже дважды арестовывали, верно? И дважды выпускали на поруки? В тюрьме вы не сидели.

— Ну, это как посмотреть.

— А как вы смотрите?

— Меня ведь долго держали, пока выпустили, — все ждали суда… Ну, вы знаете — суда, или разбирательства, или как там оно называется. А потом судья все равно меня отпустил.

— И дожидались суда вы, значит, в тюрьме.

— Конечно, в тюрьме.

— А почему вы не могли найти себе поручителя?

— Мать сказала, что плевать она хотела на меня.

— Согласно протоколу вас дважды арестовывали за кражу. Вы признали себя виновным. А за оскорбление действием вас когда-нибудь привлекали к суду?

— …это когда задираешь кого? Ну, хм, этого не стали трогать. Защитник меня выгородил.

— Значит, вас дважды отпускали на поруки?

— Угу, тут все сработало как надо.

— В первый раз вас арестовали, когда вам было девятнадцать лет, верно?

— Если так написано, значит, так и есть.

— Это уже неплохо. Девятнадцать лет — это солидный возраст для первого преступления… И никаких тюремных заключений — просто освобождение на поруки. Теперь скажите мне правду: ваш отец действительно отсидел пять лет за вооруженное ограбление, так? А затем уехал из Детройта? Ваша мать с тысяча девятьсот пятьдесят девятого года и до настоящего времени живет на пособие, так? У вас четверо братьев и две сестры, причем двое детей все еще живут с вашей матерью, и у вашей сестры тоже есть ребенок? И вы живете не дома, а где-то поблизости? И вы помогаете матери деньгами, когда можете?

— Угу.

— Здесь сказано, что вы безработный. А вы когда-нибудь работали?

— Конечно, работал.

— Здесь это не написано. Что же у вас была за работа?

— То есть как это здесь не написано?

— Не знаю. Что же у вас была за работа?

— Послушайте, вы это сами сюда сейчас впишите, мистер Моррисси, потому как, конечно же, я работал… Вы меня прямо обижаете. Я работал по доставке товаров — время от времени, могу принести отзывы, чтобы подтвердить.

— Это всего лишь фотокопия вашей карточки из отдела социального обеспечения — я ничего не могу тут вписывать… А где вы работали?

— В магазине, который теперь закрылся.

— Кому он принадлежал?

— Не помню я точно имени.

— А сейчас, будучи двадцати трех лет от роду, вы сидите без работы?

— Ну, тут-то я уж ничего не могу поделать. Я… Мистер Моррисси, а вы сумеете меня выгородить?

— Мне вовсе не придется вас выгораживать.

— Да? Ну, эта женщина ужас как на меня зла. Она хочет прижать меня к ногтю.

— Пусть это вас не волнует.

— В полицейском участке она была прямо как сумасшедшая — так орала… Одежда у нее была вся разодрана. А я ничегошеньки не помню. И спереди она была вся в крови. Господи, не знаю, я, видно, рехнулся или что… Когда меня привели, она уже там сидела, ждала и, только взглянула на меня, тут же начала орать. Тут я понял, что мне крышка.